Последний человек

Зайдя во время одной из моих бесцельных прогулок в кабинет ученого, я нашел разбросанные по столу страницы рукописи. То был ученый трактат об итальянском языке, а на одной из страниц я прочел неоконченное посвящение потомкам, для которых автор тщательно собрал тонкости своего гармонического наречия и которым завещал свой труд.

— Я тоже напишу книгу! — воскликнул я. — Но кто прочтет ее? И кому ее посвятить? — И тут же, с нелепыми росчерками (ибо что так капризно и ребячливо, как отчаяние?), начертал:

ПОСВЯЩАЕТСЯ

СЛАВНЫМ УМЕРШИМ⁴¹³.

ВСТАНЬТЕ, ПРИЗРАКИ, И ЧИТАЙТЕ О СВОЕЙ ГИБЕЛИ!

ВОТ ИСТОРИЯ ПОСЛЕДНЕГО ЧЕЛОВЕКА.

Последнего человека. Но разве не будет наша земля заселена вновь? И тогда дети какой-нибудь влюбленной четы, уцелевшей где-то, в неведомом мне, не найденном мною уголке, забредут сюда, к этим непревзойденным памятникам дочумной эры и захотят узнать, как существа, создавшие подобные чудеса, обладавшие всесильным воображением и своим могуществом подобные богам, ушли из родных мест в неведомый край?

В этом древнем городе, «единственном памятнике миру»⁴¹⁴, я напишу и оставлю повесть о том, как все было. Это будет памятник Вернэ, Последнему Человеку. Сперва я думал писать лишь о чуме, о смерти и одиночестве. Но я с любовью вспомнил о годах моей юности и с благоговением описал высокие добродетели моих спутников. Пока я писал, они были со мной. Сейчас я закончил мою повесть, поднял взгляд от ее страниц — и все они снова исчезли. И снова я один.

Пока я писал, прошел год. Времена года свершали свой обычный круговорот, наряжая Вечный город в изменчивые наряды несказанной красоты. Прошел год, и я уже не пытаюсь угадать, что ожидает меня: самым близким моим другом будет одиночество, неразлучным спутником — печаль. Я пытался противостоять буре — вооружиться стойкостью, проникнуться уроками мудрости. Напрасно! Волосы мои почти совсем поседели; голос, отвыкший от речи, звучит странно даже для меня самого. Весь я, со всеми моими человеческими свойствами, кажусь себе уродливым наростом на теле природы. Можно ли выразить на человеческом языке горе, какого доныне не испытывал никто из людей? Можно ли внятно рассказать о муках, которые никто, кроме меня, не поймет? Никто не пришел в Рим. Никто и никогда не придет. Я горько усмехаюсь над надеждой, которой так долго себя тешил; и снова усмехаюсь, когда подумаю, что сменил ее на нечто еще более призрачное и ложное, за что я все еще продолжаю цепляться.

Вновь настала зима; в садах Рима облетела с деревьев листва — над Кампаньей повеяло холодом, заставившим ее четвероногих обитателей искать приюта в многочисленных домах опустевшего города. Сгужа сковала фонтаны, и даже Треви прекратил свою вечную песню⁴¹⁵. С помощью звезд я сделал примерный расчет, чтобы определить, когда наступит первый день следующего года. В былые времена Римский Первосвятитель совершал в этот день торжественный выход и вбивал гвоздь в дверь храма Януса, возвещая обновление года⁴¹⁶. А я в этот день поднялся на купол собора Святого Петра⁴¹⁷ и высек на самом верху год 2100, последний год мира!

Единственным спутником моим был лохматый пес, помесь водолаза с овчаркой, который встретился мне в Кампанье, где он стерег стадо овец. Хозяин пса умер, но он ждал его и продолжал выполнять свои обязанности. Когда овца отбивалась от стада, он загонял ее обратно и сурово отгонял всех посторонних. Проезжая однажды по Кампанье, я увидел пастбище и некоторое время наблюдал, как пес повторяет преподанные человеком уроки, отныне бесполезные, но не забытые им. Завидев меня, он несказанно обрадовался. Он подпрыгивал и бегал вокруг, виляя хвостом и выражая свою радость отрывистым лаем. Чтобы следовать за мной, он оставил свое стадо и с того дня был при мне безотлучно и шумно выражал свою благодарность, когда я ласкал его или говорил с ним. Когда мы вошли в собор Святого Петра, вдоль великолепного нефа раздались лишь мои шаги да стук его когтей. Мы вместе поднялись по бесчисленным ступеням на самый верх, где я исполнил задуманное и высек дату последнего года. Затем я окинул взором всю расстилавшуюся внизу местность и простился с Римом. Я давно решил покинуть его, а сейчас у меня уже был план действий на время, когда я покину этот великолепный город.

Одинокому созданию присуща охота странствовать. Смена мест всегда рождает надежду на нечто лучшее; быть может, что-то облегчит и мне бремя жизни. Я был глупцом, оставаясь так долго в Риме. Он известен своей малярией, этой прислужницей смерти. Если бы я мог обойти всю землю, оставалась еще вероятность найти где-нибудь на ее просторах уцелевшего человека. Скорее всего, он избрал бы для жительства морское побережье. Оказавшись одиноким где-нибудь вдали от моря, он не захотел бы оставаться там, где похоронил последние свои надежды; как я, он пустился бы на поиски спутника своего одиночества, пока на пути его не возникла бы водная преграда.