Последний день

Так они приказывают Богу, якобы обращаясь к Нему в молитве. Они постоянно забывают о том, что Бог, к которому они стремятся, по Своему же слову, всегда пребывает «внутри них», ведая об их нуждах лучше них самих. Сколько бы они ни молились, им не удастся сдвинуть с места хотя бы одну букву Его повеления или, тем более, обратить Его взор к «позабытым» Им вещам. Он никогда не забывает ни о чем: ни о муравье на скале, ни о горном камне, ни о кустарнике в ущелье, ни о морской рыбе, ни о межзвездной комете… Он есть порядок, объемлющий мир и все, что в нем.

Кроме того, эти богомольцы забывают о том, что им только предстоит выяснить: действительно ли достойны они того, о чем просят. Сотни воров молятся о том, чтобы их не постигло возмездие хозяев награбленного имущества; тысячи убийц просят Бога, чтобы Тот ослепил полицейских и жаждущих мести родичей их жертв; миллионы нечестивцев умоляют Всевышнего даровать им справедливость, блаженство, безболезненную кончину и благоденственную жизнь.

Праведники и нечестивцы уверены: Бог – Справедливейший из справедливых и Милостивейший из милостивых, так как же Справедливый и Милостивый может отнять награду у достойнейшего в пользу менее достойного? Всякое добро или зло находят своего героя, который, быть может, и не просит о нем, и, тем более, не просит посредников ходатайствовать о нем. Да и кто вообще вправе ходатайствовать перед Богом о твари, что была и остается пребывающим в Нем космосом?

Признаться, я не размышлял об этом до сегодняшнего дня, а сегодня уже мой ум вгрызается в эту – и только эту – мысль. Я будто бы был в коме и, проснувшись, обнаружил себя в мире, непохожем на прежний. Я не помню видений, посещавших мой бессознательный разум; я не понимаю нового, обступившего меня порядка, но хочу вспоминать и понимать. Почему? Да потому, что во мне поселилось глубочайшее, упрямейшее чувство, подмигивающее мне и говорящее: «Мир, который ты видишь перед собой сейчас, является продолжением того, позабытого тобою мира. Не познав один из них, ты вовек не познаешь другого».

До сегодняшнего дня я жил, словно вбитый в стену крюк, единственная задача которого – удерживать человеческие вещи, неважно какие; на него могут равнодушно повесить прекрасную картину или потертый пиджак, заостренный меч или ржавый кинжал. С самого начала жизни на меня «вешали» сиротство и унижения, а потом – книги и тетради, превратившиеся в докторскую степень по философии и преподавательскую кафедру. На меня «повесили» неверную жену и больного, немого сына. Однако рушащаяся стена погребает под собою такой крюк, каким бы крепким и выносливым он ни казался. Что же остается ему, несчастному? Ждать того, кто отыщет его в горе обломков, объяснит ему причины обрушения родной стены и раскроет смысл истории, вот уже пятьдесят семь лет связывающей его с повешенными на нем вещами.

Я желаю, но желаю нового и по-новому. Я хочу познать тайну нашей с Хишамом связи с моей женой и его матерью; измерить всякую мою связь с внешним миром… Какова вообще природа этих связей? Случайны ли они? Когда возникли? Бились ли они в совершенной гармонии с пульсом мельчайших и величайших частей вселенной?

Мир еще с доисторических времен связан сам с собой миллиардами нитей, есть ли в нем место «случайным» связям?.. Вопрос риторический. Я явственно осознаю, что всякая связь во вселенной – ровесница пространства и времени, которая лишь на миг открывается глазу наблюдателя. Связи вселенной походят на человека, что, будучи семенем или плодом, сокрыт утробой от чужих глаз до самого дня своего появления на свет. Я понимаю эту тривиальную истину и потому хочу познать времена созревания связей вещей, причины их взаимодействия или взаимного отторжения. Я готов размышлять над этим веками…

Да, я желаю знать. Странные слова, странное желание были вызваны к бытию голосом невидимого моего гостя, неуверенной походкой Хишама. Откуда они взялись? Кто небрежно высыпал на почву моего убогого существа те семена, что проросли только сегодня в полночь? Вот то, что на самом деле меня удивляет. Это удивление, как я уже говорил, совсем не походит на удивление моих односельчан, постоянно расспрашивающих о «чуде», но спустя несколько минут готовых обратить свое внимание на что-то другое. Насытившись «чудом», они начинают долго, со смаком обсуждать погоду и сезоны, цены и судебную систему, Конго, Алжир и Лаос, коммунизм и капитализм, ядерное оружие и космические корабли. Так «чудо» становится маленьким камнем, который, вызвав на водной глади пару кругов, бесследно исчезает в глубинах водоема их неспокойной, но, в общем-то, беспечной жизни.