Последний день

Тебе достаточно чести быть отцом Хишама, до поры до времени ухаживать за ним. Отданная ему любовь лучше всего поддержит тебя в твой Последний день. Не смей назначать цену своей любви! Хишам не вернется к тебе, не станет денно и нощно ублажать твое ветхое самолюбие. Оцененная любовь превращается в долг, висящий на шее возлюбленного.

Хишам будет любить тебя, где бы ты ни находился. Научись так же любить его, где бы он ни находился. Не забывай, что у жизни есть ядро, а есть и шелуха. Ищи ядра в горе шелухи. Шелуха создана отмирать, ядра же существуют во имя жизни. И никогда – слышишь, никогда – слепцы не будут равны зрячим.

Не-Именуемый

»

Я буквально затер до дыр взглядом этот несчастный лист бумаги, перечитал его сотни раз. На долгие минуты в моем мире не осталось ничего, кроме этого странного прямоугольника с буквами, весь мир рушился, убегал из-под моих ног, а я не мог, да и не хотел вернуть его на подобающее место, вцепиться в него, как утопающий в маленькую, но по-своему прочную соломинку.

По-видимому, огня, разожженного в полночь, кому-то показалось недостаточно для того, чтобы окончательно со мною расправиться, поэтому в моей жизни появился Не-Именуемый и подлил в него масло и подкинул серу. Кто он вообще такой?! Что ему надо от моей кровиночки, от моего сына?! Можно ли спасти Хишама от этого чертова незнакомца?.. Бессмысленно. Слишком уж властны, сильны его слова. «Не ищи Хишама. Ищи самого себя». В этих предложениях нет места сомнениям и дискуссиям.

Как мне теперь хотя бы минуту прожить в этом доме? Хишама нет. Того Хишама, что стал моим утешением и мечтой. Того Хишама, что вернул своим исцелением жизнь моим губам. Того Хишама, что ждал пира в честь возвращения матери, которая должна была увидеть своего «нового», преображенного сына, обнять его и поцеловать. Того Хишама, что мог бы сохранить мое имя после моей смерти, мог бы наполнить этот дом своими детьми… В чем смысл дышать, если я не чувствую теперь дыхания своего сына? Нет-нет, это выше моих сил. Вот оно, время смерти. Почему она медлит? Почему минуты – те самые, которые раньше пролетали мимо со скоростью света, – так нестерпимо долго тянутся сейчас друг за другом, словно закованные в кандалы узники?

«Не ищи Хишама. Ищи самого себя».

А что я делаю весь этот день? Разве я не ищу себя? Что я получил взамен своих усилий, кроме усталости?..

Внезапно я вспомнил зеленый холм, где впервые себя отыскал, где впервые растаял снег, облепивший маленький камешек, который я называю «собой». Где исчезли все линии разграничения, отрезавшие меня от свободного, полнокровного мира. Где я стал древнее всякой древности, длительнее всякого настоящего и дальше самого далекого будущего. Там сдалось время, капитулировало пространство, пала ложь всех противоречий и дихотомий; там я понял, что не рождался, не умру, не останусь на своем месте и не покину его. На этом холме кто-то вскрыл глубокий грот с моим – и только моим – сокровищем. Зачем же моей душе убегать от меня? Зачем же этому холму, с его мягкими душистыми травами, превращаться в покрытую терновником пустыню? Не надо закрывать открытый проем, красть блеск моего сокровища, утрамбовывать снегом мой маленький камушек!

А этот Не-Именуемый, начиненный тайнами и загадками, так и переливающимися через края его лучистых глаз, располагает ли он тайной поиска себя? Научит ли он Хишама искусству этого поиска?

Все это – замок с утерянным ключом. Если бы я не открывал этот замок раньше, то не поверил бы в существование ключа, но моя рука лежала на этом ключе, открыла им засовы, а теперь я просто-напросто ищу этот ключ, затерявшийся на просторах моей одиночной камеры. А ʼУмм Зайдан…

Черт! Моя жалкая душонка и Хишам отвлекли меня от беды ʼУмм Зайдан! Как мне найти себя, если я забываю о любимой, дорогой нашей домработнице?..

К счастью – и к моему вящему удивлению, – ʼУмм Зайдан уже стояла на ногах и, обернувшись спиной к кухонной двери, помешивала ложкой что-то в стоящей на огне кастрюле. Я тихонько подкрался к ней сзади, до слез ее напугав. Что ж, такой у меня сегодня день – то сын падает в саду, то из рук ʼУмм Зайдан со звоном выпадает ложка… Впрочем, причитания и слезы старухи быстро сменились нежным, робким укором: