Последний день

– Извините, господин хороший, за мою мнительность, – начал он свой долгий рассказ. – Просто я боюсь снова оказаться в кулаке государства. Впрочем, его не стоит корить за жестокость по отношению к разбойникам, ведь число преступлений растет с каждым годом, а честность, напротив, потихоньку исчезает из этого свихнувшегося мира. Правдивый человек сегодня – это, ей-богу, седой волос на голове ребенка… Несколько лет назад со мной приключилось кое-что, похожее на Вашу историю, с той только разницей, что Вам удалось спастись, я же провел в тюрьме целых три года.

Помню, как-то раз возвращался ночью домой на автомобиле, заехал в густой лес, где не было ни пешеходов, ни машин. Внезапно раздался отчаянный женский крик, несколько секунд доносился с обочины, а потом оборвался так же неожиданно, как и возник. Я остановил автомобиль, кое-как продрался сквозь заросли в самую чащу и увидел, как темный мужской силуэт вскочил с земли и бросился наутек. Не успел я и глазом моргнуть, как он пропал, буквально сквозь землю провалился.

Я подошел к месту, откуда он выскочил, и присмотрелся. Не без труда удалось заметить на земле нечто, напоминающее женское тело. Я пошел обратно к автомобилю за электрическим фонарем и снова вернулся в чащу. Лучше бы я не освещал эти треклятые места! В траве и грязи лежала растрепанная одиннадцатилетняя девочка с задранным платьицем и тряпкой во рту. Она лишь раз приоткрыла глаза, только глянула на меня и потеряла сознание… По пятнам крови на траве я все понял: девчушка стала жертвой очередного хищника в человеческом обличье, который испугался моих шагов.

Что я должен был тогда сделать? Скажите мне, заклинаю вас обоих Господом Богом! Оставить ее там и уйти? Упаси Бог! Я просто не мог так поступить! Я – отец троих сыновей и одной, самой любимой, дочери, ровесницы этой бедняжки… Нет, я никак не мог так поступить. Я бережно поднял ее, донес до автомобиля и повез в первое попавшееся по дороге отделение полиции. Оттуда нас забрали в больницу, потом меня допросил прокурор, точь-в-точь как вас. Он угрожал мне арестом и задержал до тех пор, пока изнасилованная девочка не придет в себя. И она пришла в себя. Меня вызвали к ней в палату. Полицейские спросили ее: «Знакома ли ты с этим мужчиной?» Она задрожала, закричала: «Это он, он!» – и снова потеряла сознание. Немногим позже она умерла. Врачи не смогли справиться с кровотечением и ее больным сердцем.

Результатом моих благих намерений стала тюрьма. Меня приговорили к пяти годам заключения. На третьем году, правда, Господь меня помиловал: полиция-таки задержала настоящего преступника, который признался в содеянном, да еще и в нескольких похожих эпизодах. Вот меня и выпустили из тюрьмы. Разумеется, никто не принес мне извинений, никто не выплатил компенсацию за рабочие и репутационные потери… Словом, да хранит нас всех Бог от судов и государства!

Последнюю фразу хозяина автостанции ʼАбу Фархат не раз и не два повторил по пути домой, наверное, еще и потому, что боялся очередной «головной боли», которую доставят ему полицейские, если каким-то образом прознают про клад.

И горы, и море скрылись под колпаком у самой темной ночи, когда ʼАбу Фархат оказался дома, а я двинулся в долгую дорогу домой. Я никак не мог склеить заплаточное полотно своих мыслей. ʼАбу Фархат и сокровище. Зеленый холм. Охотник за птицами, его щегол, наш с ним разговор. Полиция, больница, прокурор. Автостанция, ее хозяин, изнасилованная девочка. Эти «факты» прекрасно обустроились в моей памяти, но моему разуму они казались каким-то кошмаром, ночным наваждением. Как только они снова оказывались в моем мозгу, я воображал себя изможденным путником в пустыне, сквозь марево и миражи добравшимся до богатого оазиса. Вот, например, этот холм – как мне его позабыть? Вернее, как мне вернуться к нему и поселиться у его подножия на целую вечность? Минуты, прерванные появлением охотника, показались мне этой самой светлой вечностью. В той траве, в тех цветах и красках надо мной не было властно пространство, мимо меня с плохо скрываемой завистью проходило время. Я сам был пространством и временем – широким, глубоким, далеким и легким. У меня не было веса, формы, цвета, мысли, имени; Муса ал-ʻАскари исчез, как исчезли и все его связи с землей, его толстые канаты ответственности и обязанностей. Всего этого не существовало, но зато существовало подлинное, никем не замаранное чувство простора. Во мне оказалось достаточно места для вселенной, и во вселенной нашлось достаточно места для меня. Мы не теснили друг друга, но дополняли, – не слитно и не раздельно. У нас не было начала или конца, нашему совершенству не досаждали границы и пределы.