Последний грех

– Да, это так. Конечно, веселее и интереснее проводить обряды с шутками и прибаутками, с состязаниями и забавами, с братинами медовухи и пива. Сложнее смирять свой дух и говорить с Богом – часами, не сходя с места в тесном храме.

– Да! – Яромир с вызовом вскинул голову.

– Ты даешь людям, уставшим от серой реальности, радостный и веселый мир, где они вдруг становятся могучими русичами с красивыми именами.

– Да!

– Я веду людей вверх. А ты вниз. Вниз идти легче. Потому у тебя и больше людей.

– Ты думаешь, что низ – это верх, потому что стоишь вниз головой.

– В вере решает сердце.

– Веселиться, радоваться, петь – это естественно для человека! – Яромир сделал широкий жест, обращаясь к своей пастве, и та послушно загоготала в ответ, поддерживая предводителя. – А ныть и каяться, – продолжал он, – естественно только для старух, которые и без того скоро сдохнут!

– Не обольщайся, – позволил себе усмехнуться отец Роман. – Из твоей избушки эти сто человек кажутся морем. Но это всего сто парней и девчонок, которые думают, что уже познали жизнь. По сравнению с океаном православных это пылинка.

– Скоро этот океан превратится в ручеек, а потом и высохнет!

– Не высох при монголах, поляках, немцах, французах. Не высохнет и сейчас.

– Хорошо тебя научили искусству спора! – в свою очередь растянул губы в улыбке Яромир. Соколову сложно было понять, искренне волхв радуется умелости оппонента или только пытается под маской веселья скрыть злость. – Мы, русские, прямодушные, хитрить и юлить не умеем! Говори, зачем пришел.

– Ты знаешь легенду об основании города? – спросил монах.

– Конечно. Я же писал об этом несколько книг.

– Ты знаешь, что убили моего человека в монастыре. Убили точно так же, как того дьяка в языческом ритуале улинов. Я думаю, ты знаешь подробности?

– Ха-ха-ха! – зашелся смехом бывший директор музея. – Вы даже книгу мою не читали?

– Нет. Я решил сам прийти к тебе. Ведь не всякое можно написать в книге.

Отец Роман сохранял невозмутимость и спокойствие. На его фоне пафосная поза Яромира смотрелась особенно комично. Вероятно, он и сам это понял, потому что внезапно оборвал смех и заговорил нормальным тоном:

– Не всякое. Но про это я написал в маленькой брошюрке. У нее небольшой тираж, и не всякий ее читал. Официальная версия, конечно, осталась такой, что думный дьяк Феофан Маслов был слаб духом и телом, чревоугоден и к пьянству зело пристрастен. И якобы это и явилось одной из причин того, что язычник его победил в честном бою.

– Да, так нам и сказали в музее, – подтвердил майор, хотя Петр Сергеевич в подробности о дьяке не вдавался. Тем не менее Святославу показалось неплохой идеей поддакнуть Яромиру. Тому, очевидно, нравилось быть правым, а подобные люди куда охотнее делятся информацией, если с ними соглашаются.

– Кто сказал? Петруша?

Губы бывшего директора краеведческого музея снова сложились в улыбку, только теперь она была пустая и неприятная.

– Да, Петр Сергеич.

– Он клинически бездарен, – кивнул Яромир. – Его удел – историю в лестехе преподавать. Он не видит саму суть истории! И не может прошлое связать с настоящим!

– А ты можешь? – с явным сомнением в голосе поинтересовался отец Роман.

– Могу, – вскинулся Яромир. – И вот что я скажу: проверь-ка ты получше того человека, кого убили по медвежьему ритуалу. Потому что тот самый дьяк, которому улинский шаман вырвал внутренности, был не только пьяница и трус. В одной долго и тщательно скрываемой летописи, основанной на отчете казачьей экспедиции, написано черным по белому… – Яромир сделал долгую паузу, безотрывно глядя в глаза настоятелю монастыря и, когда убедился, что тот слушает с должным вниманием, закончил: – …думный дьяк Феофан Маслов был одержим смертным грехом мужеложества, будучи падким до отроков… Тут ищите.

Монах и милиционер нахмурились – такого поворота никто из них не ожидал. А Яромир, удовлетворенный произведенным эффектом, усмехнулся и махнул рукой, будто самодержец, отпускающий надоевших холопов:

– А теперь идите! Не портите нам праздник!

Роман со Святославом без возражений двинулись восвояси, обдумывая услышанное. Похоже, история становилась еще запутаннее и неприятнее, хоть и казалось, что дальше уже некуда.

Когда двое мужчин вышли из леса к дороге, у Соколова зазвонил мобильный. Он поднес трубку к уху и минуту слушал, сосредоточенно хмурился, а затем кивнул:

– Ага. Так, вы отпечатки пальцев у этого Никитского брали? По базе пробили? Ну а почему не взяли? Сколько дней? Ну, слава богу. Приказываю произвести эксгумацию, взять отпечатки пальцев, слепки зубов. Отправить на экспертизу. Разрешение у прокуратуры получено, Чуб дал добро.

Из трубки доносился взволнованный бубнеж, отголоски которого долетали даже до отца Романа, хотя слов он разобрать не мог. Но майор слышал все прекрасно, и, похоже, сказанное злило его все больше и больше. В конце концов он не выдержал и воскликнул: