Последний грех

– Блин, – кряхтел толстый сержант, набивая рот. – А все почему? Смешивать пшеницу и виноград никак нельзя. А мы, видишь, коньячок, а сверху пивком. Вообще так нельзя. – Федор Петрович натужно икнул, постучал себя по груди и продолжил, подняв указательный палец: – Только бульончиком лечиться. Только бульончиком. Раньше, когда в Леонидовке жил, у меня птичка была. Я всегда лечился бульончиком. Курочку сам зарежу, сам кровушку спущу, ощиплю, опалю и сразу в бульончик. Только варить долго не надо. А то будет, как лапоть, жесткая. Надо прямо понемножечку варить, и мясцо нежное-нежное будет.

И в самый важный момент – как раз, когда умудренный опытом наставник на пальцах демонстрировал своему юному напарнику нежность вареной курицы, – он споткнулся обо что-то на полу и чуть не упал.

– Блин, – крякнул он раздосадованно и посветил себе под ноги. – Что это за провода еще?

Горяев посмотрел под ноги напарнику. Несколько секунд они в молчаливом изумлении водили лучами фонариков и усиленно размышляли над увиденным. А пораскинуть мозгами было над чем: по полу тянулась целая куча проводов, которые в конечном итоге уходили в кожух генератора. Новенького, прямо только что из магазина. И стоял этот генератор посреди заброшенного полуразрушенного помещения завода.

– Да. Сейчас бы бульончика горяченького, – в раздумьях повторил Петров, поглаживая себя по объемистому пузу. Физиономия его между тем выражала крайнюю озабоченность и напряжение мыслительных процессов.

Слава, видя, что старший коллега пока никаких выводов не делает, покрутился на месте и решил продвинуться дальше вперед, разведать обстановку. Через десять шагов он остановился и потянул носом. Пахло очень знакомо и для этого места странно.

– Запах какой-то, – обернулся он к сержанту.

– Ага, мясом как будто пахнет, – согласился тот, подходя ближе и попутно откусывая кусок от следующего пирога. Запас провизии хранился у него в полиэтиленовом пакете, крепко зажатом в левой руке. В правой Федор Петрович сжимал фонарь и размахивал им в разные стороны, как кадилом. – Это от пирожка моего. Там легкие с сердцем, «по-киевски». Жена испекла.

Молодого милиционера такое объяснение не удовлетворило. Запах был хоть и мясной, но на начинку пирожка никак, на его взгляд, не походил. Навернув небольшой круг возле генератора, он присел на корточки и ткнул пальцем, привлекая внимание жующего наставника:

– Тут был кто-то. Видишь, следы?

Петров подошел и наклонился в указанном направлении.

– Вижу. Странное что-то, – почесал он в затылке фонарем. – Завод уж лет пять как разворовали. А тут вон генератор новенький.

Зажав в зубах наполовину съеденный пирожок, толстяк вытер руку о штаны, подошел к генератору и, недолго думая, переключил рубильник. По всему цеху тут же зажегся свет.

Оба патрульных, высоко вскинув от удивления брови, стали озираться по сторонам. Кроме нового генератора и кучи протянутых к нему кабелей, ничего вроде в глаза не бросалось. Что уже само по себе было странно.

А потом они подняли головы…

Пирожок изо рта Петрова вывалился на пол, следом посыпались непрожеванные куски, глаза превратились в огромные круглые блюдца, лицо приобрело землисто-белый оттенок. Толстяк силился что-то сказать, но из горла вылетали только нечленораздельный хрип и бульканье.

Рядом на пол упало что-то тяжелое. С трудом повернув голову, Федор Петрович увидел, что Горяев распростерся на грязном полу, словно тряпичная кукла. В обморок молодому милиционеру за свою жизнь падать еще не приходилось – это был первый раз. Но старший товарищ не спешил прийти на помощь упавшему без чувств напарнику. Будто завороженный, он снова поднял голову и посмотрел на чудовищную картину.

Над полом на железных подпорках стоял огромный, покрытый сажей котел. А над ним… Над ним болтались на цепях почти бесформенные куски плоти, в которых угадывались очертания человеческого тела. Они покачивались, дергая остатками конечностей. Сквозь разбухшее, местами обвисшее мясо просвечивали кости. Жир, кровь и сукровица уже застыли, покрыв останки неплотной коркой. Выглядело это все как психоделическое полотно сумасшедшего художника.

Сержант Петров долгую минуту боролся с приступами тошноты и одновременно пытался оторвать взгляд от этой ужасающей картины. В конце концов понемногу ему удалось опустить глаза и перевести дух. Тогда он заметил на саже, покрывающей котел, крупный рисунок круга в круге. Колеса. Пончика.

И тут его вырвало.

Глава 33

Раткин сделал очередную глубокую затяжку и закашлялся. Они с Соколовым сидели неподалеку от места преступления, курили и обсуждали произошедшее.

Устроились оперативники в соседнем цеху, чтобы запах плоти не был таким сильным, но помогало это плохо, потому что стены между помещениями наполовину были разрушены.