Последний грех

Монах попытался уйти, но мужчина ухватил его за рукав. Его голос превратился в бурлящую смесь из гнева, мольбы и рыданий:

– Так ведь сказано: «Приходящего ко Мне – да не изгоню вон!»

– «Приходящего»! – с ударением повторил монах, силясь вырвать рукав рясы из дрожащих, но крепких пальцев прихожанина. – «Приходящего ко Мне»! А он – убегающий от Господа нашего!

– Да, не может он ходить. Так ведь и к Христу расслабленного через крышу на носилках спустили. И Он его исцелил!

– Так то Христос. А мы людишки жалкие, маловерные.

– А у отца Романа велика вера! – воскликнула женщина. – Мы его будем ждать.

– А ну, идите! – замахал на нее руками Антипа, замки его портфеля металлически звякнули. – Идите сейчас же! Уж отца Романа-то хоть пожалейте! Он, как с вашими наркушниками связался, аж почернел весь! А сына сажайте по статье. В тюрьме вылечат.

– Что же вы… батюшка… – задыхаясь, все еще цеплялся за монаха несчастный отец, – отрекаетесь от нас?

– Да! Помолюсь за вас и за сына вашего помолюсь, а сюда его, на плечи отца Романа, взваливать не дам! Не дам!

– А что же, и Господь от нас отречется?

– Не мне судить.

– А ведь Господь говорил, – уже неприкрыто разрыдался вслед за женой горемычный проситель, и его обличающий перст поднялся вверх, – что вы не нас – больных стариков с одержимым сыном прогнали, – вы Господа самого сейчас прогнали!

И было в этих словах столько отчаяния и неприкрытого горя, что отец Антипа растерялся. Ему стало жалко этих людей и совестно перед ними, но ведь невозможно же всех приютить и всем помочь. Это только Богу под силу, а мы всего лишь Его чада. Нашим силам предел есть.

Ответить старый монах ничего не успел – дверь в воротах снова открылась, видимо, кто-то из братии услышал горячую перепалку. Однако вместо рядового послушника на улицу ступил сам настоятель, отец Роман. Он внимательно оглядел всех троих, а когда мужчина хотел облобызать руку игумена, руки ему не дал. Вместо этого он благословил прихожан и поцеловал их в лоб. А пока они благодарили да переглядывались, чуть наклонился к Антипе и прошептал едва слышно:

– Мы в монастыре для чего? Чтобы за людей молиться. Не за себя, а за людей. Но мало молитвы. Мало.

Глаза монахов встретились, и стало понятно, что настоятель решит дело по-своему. Старый монах смиренно потупился.

– Где он? – спросил Роман прихожанина. – Сын ваш? Везите его сюда.

У мужчины от удивления округлились глаза, нижняя губа мелко задрожала, однако он смог быстро взять себя в руки и, тыча пальцем себе за спину, затараторил:

– Так мы это. Мы же привезли его уже!

Он стал пятиться к стоящему в нескольких шагах старенькому «Москвичу». Было похоже, что он боится отвернуться от отца Романа: вдруг тот исчезнет или решение свое поменяет.

Когда они подошли к багажнику, оттуда стали слышны мычание и глухие удары – кто-то пинал старую машину изнутри. Священник посмотрел сначала на отца, затем на мать, но те только отводили глаза и горестно вздыхали.

Чтобы не заставлять божиих людей ждать, мужчина кинулся к багажнику и попытался его побыстрее открыть. Однако спешка пошла не на пользу. Так как от возбуждения, страхов и переживаний руки сильно тряслись, ключ в замок у него получилось вставить далеко не сразу.

В багажнике, скрючившись, лежал молодой парень лет двадцати. Его руки за спиной удерживала веревка. Она же тянулась к лодыжкам и обматывала их несколько раз. Рот был завязан тряпкой. Парень изо всех сил извивался, пучил налитые кровью глаза и корчил рожи.

Когда отец неловко попытался вытащить сына, из этого ничего не вышло – тот сопротивлялся всеми доступными средствами. А у пожилого мужчины физических возможностей явно не хватало.

Посмотрев на это, отец Роман не стал дожидаться развития событий, подошел к багажнику, взял связанного молодца за шкирку и одним движением извлек наружу. Аккуратно положив его на землю, он стянул тряпку, закрывавшую рот непутевого отпрыска. А тот как будто только этого и ждал – тут же повернул голову и от всей души харкнул в сторону родителей.

– Суки! Волчары! – заорал он хриплым полным ненависти голосом. Затем изогнулся в дугу от прошедшей по всему телу судороги и взвыл: – Ломает меня, плохо мне!.. Что лыбишься, начальник?

Последние слова адресовались настоятелю монастыря, который стоял рядом и смотрел спокойно и даже с сочувствием.

– Дай сибазон или налоксон, а то сдохну тут у тебя.

Сообразив, что ничего не получит, парень снова вспомнил про родителей:

– А до вас, старое говно, я еще доберусь…

– Во-во. Начал опять! – покачал головой отец. – Я, батюшка, рот-то завяжу ему. А то у него там помои.

– Ничего. Пусть кричит. Кричи, Кирилл.

Рука священника остановила отца, уже собравшегося снова вставить отпрыску кляп.

– Крещеный?

– А как же. Крещеный, еще в детстве крестили.

– А что без крестика?

– Так не носит он его, нехристь, – махнула рукой мать. – Продать хотел, так я насилу спрятала.

Она вытащила из внутреннего кармана тонкую цепочку, на которой висел простой серебряный крестик. Похоже, еще крестильный.

– Крестик-то я принесла вам, вот.