Последний грех

Святослав смотрел на фото. Однако внимательному наблюдателю не составило бы труда заметить, что взгляд майора направлен совсем не на высоченную фигуру пресловутого Урус-Егора. Он остановился на одном из людей в штатском. Губы майора при этом сложились в тонкую жесткую линию.

Глава 37

В приемной перед кабинетом журналиста собрались все трое представителей «свежей крови»: отец Роман, Миронов и Соколов.

– Я думаю, – говорил Иван, притом говорил он так, чтобы работающий телевизор чуть-чуть заглушал его слова, – потихоньку надо начинать, но менять, менять все равно. Вот я как могу стараюсь сетку вещания поменять. На нашем канале фильмы старые, передачи свои собственные, пусть простенькие, но свои. А то людям ведь нечего смотреть: секс, убийства, ничего хорошего, ничего! Правда, этот коммерческий канал – Сковородько который подчиняется, – он чего только не транслирует.

Настоятель монастыря посмотрел на телевизор и покачал головой:

– Я еще раз убеждаюсь, что действовать нам сейчас можно только делами. Причем делами самыми решительными.

Журналист активно закивал, поддерживая собеседника:

– Вот давайте посмотрим вместе. Сейчас повтор новостей будут показывать.

Священник вздохнул:

– Да, вышвырнул я этого журналиста, я и не отрицаю, – произнес он с досадой. – Я его не пускал на территорию, он с оператором через стену перелез.

Как раз в этот момент на экране начался тот самый репортаж, которого ждали собравшиеся. Когда на экране появился лощеный корреспондент в дорогом костюме, Иван сделал остальным знак – смотреть внимательно.

Ведущий стоял перед воротами монастыря. Камера специально взяла план так, чтобы было видно, что это культовая постройка, а не обычная огороженная территория.

«Итак, дорогие друзья, – хорошо поставленным голосом заговорил в микрофон корреспондент, – я нахожусь перед стенами скандального Медвежского монастыря. Уже многие наши зрители знают о так называемом отце Романе и его так называемых благих помыслах. Как известно жителям нашего города, на базе монастыря отцом Романом создан бесплатный центр для безмедикаментозной реабилитации наркоманов.

Руководство бодро сообщало: «Все они уже больше года ведут здоровый образ жизни. За время реабилитации ребята овладели различными специальностями. На данный момент все они трудоустроены, а некоторые так и остались при монастыре. К сожалению, небольшое помещение не позволяет оказывать помощь значительному количеству наркоманов. За день к нам обращаются более десяти матерей с просьбами спасти их детей, но им приходится отказывать».

Однако лукавый отец Роман утаивает, что многие питомцы РПЦ иногда удирали из монастырских стен, удирали, чтобы просто спасти свою жизнь. Нам удалось связаться с девушкой, освобожденной из монастырского рабства. Я не стану по этическим соображениям называть ее фамилии, но ее рассказ убеждает в исключительной правоте тех, кто пытается положить конец беспределу. Итак, слово бывшей заложнице».

Кадр переместился в студию, камера показала девушку, лицо которой было специально затемнено так, чтобы ее невозможно было узнать. Голос тоже был обработан и отдавал металлическими, совершенно неестественными нотками:

«Когда меня привезли, я лежала на полу, на грязном матрасе, без постельного белья, прикованная к батарее цепью. – В голосе рассказчицы даже сквозь обработку были слышны страх и негодование. – Они говорят, что лечат благодатью, молиться заставляли. А я в Бога не верю, мне вообще наплевать теперь на их Бога! Через неделю к нам положили девушку с тяжелой формой сифилиса, когда все тело в язвах, волосы выпадают клочьями. И я убежала. Вот говорят, что там насильно никого не держат. Нет. Нас вернули. Во дворе на козлах выпороли. Пятеро взрослых мужиков, трудников, стояли, ржали, говорили: «Ты жирная скотина, тебе не больно, не реви, у тебя жопа толстая…» И пристегнули нас наручниками к батарее вверх, чтоб мы не могли сесть, чтоб только стояли. Так четыре ночи мы были прикованы. Через две недели меня опять выпороли… С такой «реабилитацией» одно желание – выйти и убить кого-нибудь… У меня сейчас желание дома закрыться. Я панически боюсь, что меня эти люди схватят и будут надо мной издеваться за то, что я сейчас говорю. Боюсь, потому что там с утра слышишь: «Скотина, животное». Шаг вправо, шаг влево – приседания 150 раз. На любые вопросы – отборный мат. И за эту, извините, «реабилитацию» мой папа в монастырь отдал «зилок» кирпича».

Картинка снова вернулась к корреспонденту у ворот монастыря. На его лице явно читалось праведное возмущение: