Последний грех

– Да, очень странный тип, – подытожил монах, а затем продолжил: – Но даже и это еще не все. Наш пострел, как говорится, везде поспел. Я ходил в монастырское издательство – вы же просили, – и обнаружилась такая удивительная штука. – Священник поднял с колен сшитые листы и положил их на стол. – Нелюбимов пытался у нас книгу свою выпустить. Правда, дело далеко не пошло. Отец Иона – прошлый настоятель – издавал в монастырской типографии только предания святых отцов да молитвословы. Так что ему отказали. Однако рукопись, которую он в издательство передал, осталась. И там много разного интересного понаписано… – Перегнувшись через стол поближе к Соколову, великан ткнул указующим перстом в сшитые страницы и заговорщицки произнес: – Неладное что-то было в голове нашего трудника. Я почитал его опус немного – там полно всякого и про «крах Божьего закона», и про «очищение города». И много про что еще. И все написано с такой злобой, можно даже сказать, с ненавистью. Посмотрите. Очень тревожные предчувствия у меня эта книга вызвала.

Святослав придвинул рукопись к себе, открыл ее на середине, пробежал страницы по диагонали, выхватывая разные фразы и обороты. И чем дальше он читал, тем мрачнее становилось его лицо.

Глава 39

В пору сбора урожая пришел во фруктовый сад работник и спелые, здоровые плоды собрал в корзину для праздника, а те плоды, что на вид и на запах были скверными, выкинул прочь в поганую яму.

Суть этой притчи понять не сложно. Каков ты на запах, братец? Каков ты на вкус? Я скажу тебе. Ты гнилой насквозь. Твоя душа протухла и почернела, в ней копошатся черви грехов. Мудрому человеку даже не придется принюхиваться к ее мерзостному запаху, все поняно и так.

Случайному человеку, наверное, непросто понять это, но время, которое я провел в плену, было самым счастливым в моей жизни. Это странное состояние за гранью человеческого бытия – ты вроде бы уже не живешь, но при этом еще не умер. Людские заботы больше тебя не интересуют, все суета. Нет смысла тревожиться о мирском, когда все твое имущество – ворох полусгнившего сена и ржавое ведро вместо отхожего места. Тогда все, что тебе остается, – маленькое окошко под потолком и твои мысли. Я помню, какой радостью, каким удивительным событием было, когда однажды меня вывели во двор, чтобы окатить водой из шланга – тюремщики делали это несколько раз, скорее для развлечения, чем из-за заботы о моей гигиене. Пока я пытался удержаться на дрожащих ногах и щурил глаза на тусклое осеннее солнце, во двор привели группу других заключенных, таких же полуживых и оборванных. Я смотрел на них не отрываясь и плакал от сочувствия и любви, сочувствия и любви к человеку.