– Значит, так, – начал отец Роман. – Опросил я трудников наших, как вы велели. И выяснилось, что и правда был среди них человек один, о котором многие отозвались как о «странном».
– Что за человек?
– Звали его Вадим, а фамилия – Нелюбимов.
Соколов собрался было записать имя «странного» человека, но здоровенная рука протянулась через стол и мягким движением его остановила.
– Не спешите, Святослав. Я все записал и вам передам, только вот… Мы ж у тех, кто в монастырь трудниками приходит, документов не спрашиваем – кто как назвался, так и ладно. Вы, конечно, Нелюбимого этого проверьте, только я бы на многое не рассчитывал. Думается мне, не настоящим он именем представился.
– Это понятно, – согласился майор, – но проверить все равно нужно будет. Мало ли, вдруг этот человек и под выдуманным именем наследил где-то.
– Наследил. Наследил изрядно. Он, правда, ушел из монастыря уже несколько месяцев назад. Незадолго до нашего с вами приезда. Ушел, кстати сказать, без предупреждения. Никто не знает, куда он делся – просто пропал. Но такое случается иногда с теми, кто приходит в монастырь не за послушанием, а так… в поисках душевного покоя, скажем. Чтоб обрести Господа, в себе разобраться… В общем, мне этого Вадима Нелюбимова видеть не довелось, я уже после в Медвежий приехал. Но все-таки, когда вы меня попросили поузнавать в обители, не было ли каких странных событий или людей, я как раз про него и выяснил кое-что интересное.
Отец Роман покопался в листах и вытащил оттуда фотокарточку:
– Вот глядите.
Фото немного помялось, углы пообтрепались, по изображению кое-где шли царапины. Делал его явно не профессионал, но тем не менее оно было вполне отчетливым. Соколову эта карточка живо напомнила фотографии, какие делают срочники для своих армейских альбомов. И расположение участников на изображении, и «мастерство» фотографа, и атмосфера были буквально один в один. Это вызывало невольную улыбку.
– Это трудники наши, – продолжал пояснять между тем настоятель. – Мы конюшню новую недавно построили. Вот в конце этого дела и решил кто-то из участников заснять счастливое завершение.
С фотографии смотрела на Соколова толпа мужчин разного возраста. Кто-то обнимал соседа за плечи, кто-то приветственно махал фотографу. Усталые, но радостные лица производили приятное впечатление.
– Вот Нелюбимов.
Указательный палец отца Романа ткнул в средних лет мужчину в потрепанном камуфляже. Он буквально на шаг отступил от всех остальных, но при этом казалось, что попал на фото случайно. Выражение лица у него было угрюмым, длинные волосы закрывали лоб и щеки, а густая борода с проседью скрывала рот и подбородок. По сути, более-менее нормально можно было рассмотреть только глаза. И то… Тень от крыши конюшни падала так, что и их рассмотреть получалось с большим трудом. На первый взгляд это было не заметно, но если задуматься, угрюмый человек на фото сделал все, чтобы его нельзя было узнать.
– Те, кто с ним общался, – сказал священник, – говорили, что он про себя ничего не рассказывал. Да и в принципе общения с другими трудниками и монахами по возможности избегал. По паре случайных словечек решили, что он то ли военный, то ли мент, но точно сказать никто не может. Некоторые даже думали, что он слегка того.
– Того? – не сразу понял Святослав, поднимая глаза от фотографии.
– Ну, пришибленный чуток, как выразился один из мужиков.
– А в чем это выражалось?
– Да кто ж знает? Видимо, в этой самой нелюдимости. Вы же знаете, если кто-то сторонится других, сразу возникают подозрения в его душевном здоровье. Мы же животные социальные.
Соколов глянул на монаха с удивлением и одновременно с иронией. Странно было слышать подобные сентенции из уст православного батюшки. Хоть и походящего больше на огромного медведя-шатуна.
Отец Роман и сам устыдился вырвавшейся фразы и поспешил поправиться:
– Хоть и все чада Божии.
Майор вернулся к фотографии. Что-то во внешности Вадима Нелюбимова его заметно беспокоило.
– Лицо знакомым кажется, – подхватил его мысль священник и тоже нахмурился.
– Да, – согласился Святослав задумчиво.
Самым странным было то, что знакомым лицо странного трудника казалось не только ему самому, но и отцу Роману. Где же они оба могли его видеть?