Последний гвоздь

– Цяна кто? – рассмеялся Слейзнер.

– Пять баллов. Но сейчас я хочу, чтобы ты отвечал на мои вопросы, и если ты еще не догадался, у нас почти на все есть доказательства. Например, что ты часто бывал в помещениях, где был убит Цян. У нас есть записи разговоров и снимки, доказывающие твою связь с Якобом Сандом, который, как оказалось, владеет этими помещениями. Мы также знаем, что ты, Якоб и Могенс Клинге были там в ночь его смерти. Или лучше сказать, убийства.

– Если бы я мог аплодировать, я бы аплодировал, – сказал Слейзнер. – Звучит почти правдоподобно. Как будто у вас куча всего, когда на самом деле у вас ничего нет, потому что это неоткуда взять.

– Нет? А почему ты так в этом уверен? Из-за организованного тобой пожара? Думаешь, он все уничтожил? Конечно, в пламени было многое утеряно, должна признать, но, к счастью, ничего значимого там не было.

– Ты блефуешь, – посмотрел ей в глаза Слейзнер и натянуто улыбнулся. – Это меня нисколько не удивляет. Что тебе еще остается? Меня удивляет, как плохо ты это делаешь. Взгляд, тон голоса, язык тела. Ты совершаешь все классические ошибки.

Никто еще не превращал ложь в такую неотъемлемую часть своей личности, как Слейзнер. Если он что-то и умел, так это выдавать ложь, не моргнув глазом. И теперь он, казалось, видел ее насквозь и читал ее мысли, как будто слушал аудиокнигу.

– Давай немного поговорим о Яне Хеске, – сказала она через некоторое время. – Твоя маленькая хитрость обвинить меня с помощью видео, в котором я на него нападаю, должна признаться, очень впечатляет. Сработано четко и эффективно, хотя мы оба знаем, что это не имеет ничего общего с правдой.

– Не имеет?

– Сначала я подумала, что тебе нужна только я. Что мне в какой-то степени несложно понять. Но я все равно обратила внимание, что все произошло так быстро. Так называемое расследование и весь путь до того, как вы нашли тело и смогли обвинить меня. Невероятно быстро, на самом деле. Думаю, мы говорим о часах, что есть своеобразный рекорд. Оглядываясь назад, я понимаю, что ты уже все знал, и тебе просто оставалось направить отряд в нужное место, чтобы они нашли его тело.

Слейзнер покачал головой.

– Тебе нужно стать автором детективов. Не то чтобы нам нужен еще один бывший коп с плохой прозой и слишком богатым воображением. Но точно как плохие пластмассовые игрушки и уродливые сувениры вдоль пешеходной улицы, я уверен, их бы покупали.

– Так как ты объяснишь, что мы нашли отпечатки пальцев Хеска здесь, у тебя в квартире? И не только в одном месте, а в нескольких, например, на стакане из-под виски.

Слейзнер не отвечал, а просто сидел, впившись в нее глазами и пытаясь прочесть ее мысли.

– Если тебе интересно, на ковре в гостиной мы также нашли несколько волосинок, которые, возможно, принадлежат ему. Но это еще предстоит выяснить. Обычно результаты анализов приходят через несколько дней.

Адамово яблоко Слейзнера поднималось и опускалось в такт с его кивками, и Дуня почти ощущала, как в нем созревает решение.

Но вместо того, чтобы что-то сказать, он откашлялся, и не один, а много раз, пока не набрал достаточно большую порцию слюны, которую затем направил прямо в камеру. Было ли это удачей или мастерством, бежево-желтый вязкий сгусток приземлился прямо в центр объектива.

– Я расцениваю это как то, что ты не собираешься вообще ничего признавать или рассказывать.

– А может, ты и не такая уж чокнутая.

– О’кей. – Она вздохнула и повернулась к Фариду. – Давай не тратить память без необходимости.

Фарид выключил камеру и достал салфетку, чтобы вытереть объектив. Тем временем Дуня встала и подошла к Слейзнеру, где она присела на корточки так, что оказалась на уровне его глаз. До сих пор в его поведении не было ничего такого, что бы удивило ее. Она никогда не рассчитывала на то, что он просто возьмет и во всем признается.

До сих пор это была всего лишь разминка, чтобы дать ему понять, чего от него ждут. Только сейчас они собирались заставить его говорить по-настоящему.

– Помнишь то чувство, когда впервые катаешься на американских горках? – спросила она, ожидая реакции, которой не последовало. – Ну, когда поднимаешься по первому длинному склону, медленно, медленно, направляясь к вершине. Ты в ужасе и сожалеешь о том, что стоял в той очереди, и единственное, что хочешь сделать, это сбежать оттуда. В то же время в этом есть что-то щекочущее нервы. Что-то, что с нетерпением ждет того, что произойдет, когда ты преодолеешь вершину и начнешь спускаться. Когда позволишь себе потерять контроль и просто катиться вперед. Именно так я себя сейчас чувствую.

– Американские горки мне никогда не нравились, – сказал Слейзнер. – Но рад за тебя.