Последний гвоздь

– Никто, – сказал Хейнесен. – Никто, кроме меня.

– Но тогда вы ее не можете использовать.

– Да, и это никогда не являлось целью.

– Но тогда я должен спросить: в чем цель?

– Получить разрешение идти дальше.

– И каким образом вы хотите действовать?

– Я хочу вызвать Слейзнера и Санда на допрос. Просмотреть их телефоны и компьютеры и также обыскать их дома и рабочие места. Оцепить ту парковку и провести тщательный осмотр, чтобы узнать, что там скрывается. И желательно как можно скорее, пока они не успели замести следы. Это единственное очевидное во всем деле.

– Да, это вы так считаете. – Йенсен кивнул. – Я мог бы с вами согласиться, мог бы. – Он продолжал кивать, как бы в ответ собственным мыслям. – Но все-таки должен вам отказать.

– Отказать? – Хейнесен привстал. – Не понимаю. Почему?

– Ким Слейзнер – один из наших лучших и наиболее успешных лидеров.

– Но мы можем сделать это приватно. Никаких пресс-конференций или подобного. Просто не будем обнародовать, пока не узнаем больше.

– И что потом? Что вы думаете, произойдет после?

– Ну, либо выяснится, что он виновен, либо выяснится, что…

– Он невиновен, – перебил Йенсен. – Но даже в этом случае будет скандал, который в конечном итоге принесет больше вреда, чем пользы всей полиции.

Хейнесен не мог поверить в то, что он только что услышал.

– Так вы хотите сказать, что его нужно просто оставить на свободе?

– Простите, как вас зовут, еще раз?

– Мортен. Мортен Хейнесен.

– Мортен, мы все знаем Кима и знаем, какой он. Но что он бы… Да, что он что-то такое мог бы сделать с этим Якобом Сандом, с которого, кстати, сняты все подозрения, это, я бы сказал, совершенно немыслимо.

– Немыслимо? И о чем же они собираются поговорить, когда встретятся сегодня вечером?

– Не знаю. – Йенсен пожал плечами. – Может быть все что угодно. Если они не хотят, чтобы об этом узнали, это не обязательно должно быть что-то незаконное. Вы знаете, как это бывает со слухами и скандалами, когда они наберут силу. Тогда всех чешут под одну гребенку, и это может погубить и самого лучшего, даже если он на самом деле не сделал ничего плохого.

Хейнесен встал. Больше добавить было нечего. Точка была поставлена, а предложение закончено. Единственное, что оставалось, – повернуться к двери и начать идти. Размеренно и спокойно, пока не положишь руку на ручку двери, откроешь ее и выйдешь из комнаты.

По пути к выходу он почувствовал, что его телефон жужжит в кармане. Но только сейчас он достал его и увидел, что это было сообщение от Малин Ренберг из полиции Швеции, с которой он разговаривал ранее. Он кликнул на него и увидел фотографию из документа, о котором она ему рассказывала и обещала прислать. Действительно, это был снимок крестообразных шрамов на внутренней стороне бедра женщины, вместе с текстом, в котором говорилось, что цена слишком высока, учитывая, что товар оказался бракованным.

Но совсем не это заставило его остановиться посреди коридора и увеличить изображение, чтобы лучше его рассмотреть. А рука на самом краю снимка, раздвигавшая ноги женщины. Рука, конечно, была не в фокусе и видна лишь частично, но этого все равно было достаточно, чтобы он узнал часы на запястье, «Ролекс Дэй-Дэйт», которыми постоянно хвастался Слейзнер, говоря, что точно такую же модель носил Тони Сопрано.

Конкретнее некуда. Слейзнер не просто имел тесный контакт с подозреваемым в убийстве. Он сам был настолько глубоко во всем замешан, что уже не стоял вопрос о более или менее серьезных подозрениях, но о том, чем все это кончится.

Ему следовало бы снова вернуться к генеральному прокурору и представить новые доказательства, на которые, как бы им этого ни хотелось, нельзя закрыть глаза. Но что-то подсказывало ему, что это было самое последнее, что можно было сделать.

52

На улице по-прежнему стояла жара, как бывает на пике лета, почти тропическая. Но появлялось все больше признаков того, что лето подходит к концу. Например, духота. Она так давно висела неподвижно, что давно пора было заменить ее с помощью сильного урагана или хотя бы ливня. Тени были еще одним признаком. Уже после полудня они вырастали в три или четыре раза длиннее своих создателей.

Но прежде всего, это было осознание того, как рано наступала ночь. Время, когда не бывало по-настоящему темно, сменилось тем, что солнце заходило за горизонт сразу после девяти, а через десять минут уже наступала ночь.

Это было, конечно, красиво. Вид из номера на восемнадцатом этаже отеля «Рэдиссон» в центре Копенгагена захватывал дух. Свет от сотен тысяч огней внизу, которые становились отражением звездного свода над головой, мог кого угодно заставить поверить, что существует нечто большее за пределами нашего понимания.

Но Фабиан раскошелился на номер так высоко не для того, чтобы стоять здесь, смотреть во Вселенную и наполняться внеземным осознанием. Он просто хотел сбежать от всего, хотя бы на несколько часов. Как можно дальше, не покидая Копенгагена. Взять паузу. Ничего еще не кончено. Высота была наилучшим вариантом, а финансы не позволяли подняться выше восемнадцатого этажа.