Последний гвоздь

Слейзнер обмяк и, дрожа, рухнул на бетонный пол.

– О, охренеть… Спасибо… Просто охренеть…

– Ким, я хочу, чтобы ты лег на живот, заложив руки за спину, – сказала она, готовя наручные замки на цепи.

– Нет проблем, – сказал он, кивнув. – Мне только нужно… – Он с трудом поднялся на четвереньки. – Мой язык… Тот кусочек, который ты откусила…

Его тело дрожало и раскачивалось взад и вперед, как раненое животное.

– Мне нужно его найти, прежде чем мы… Прежде чем мы… Где он? Ну, кончик языка? Может, они смогут пришить его. Как думаешь? А? Смогут ли они пришить его обратно? Конечно, они должны иметь такую возможность? Если бы мы его нашли…

– Я займусь этим, – сказала она, кивнув. – Ляг, а я позабочусь об этом. – Она достала из кармана платок и подошла к луже крови на полу на небольшом расстоянии.

Не было никаких сомнений в том, что это за шуршащий звук, который она слышала позади себя, когда наклонилась, чтобы поднять окровавленный кончик языка. Слейзнер был в движении. Пока что это была только попытка, но, вероятно, он собирался встать на ноги.

Ее реакция была чисто инстинктивной. Ни при каких обстоятельствах она не собиралась позволить ему уйти. Но инстинкт ее подвел. И в способе нападения, и в центре тяжести, но прежде всего в направлении. Вместо того, чтобы бежать и устремиться прочь, он бросился с пола прямо на нее, а его правая рука по дуге разрезала воздух всего в нескольких сантиметрах перед ней.

Промах был ее шансом атаковать. Но ничего так и не вышло, когда она увидела изогнутое лезвие, сверкнувшее у него в руке. Боевой нож, которым он угрожал ей при задержании.

Тут она обнаружила разрез на животе.

Сначала в виде тонкой линии.

Вскоре повсюду была кровь.

Но она ничего не чувствовала. Пока не увидела разрез длиной в несколько дециметров, который пробил не только толстовку и футболку, но и кожу, обнажившую большую красную рану до самого желудка и кишок.

Она рухнула на пол, обхватив руками вскрытый живот. Кровь повсюду. Стремящиеся наружу органы. Все более размытый Слейзнер подошел к ней.

– Вау… красиво… – сказал он. – Настоящее кесарево сечение… Жаль, что ты не была беременна. Получилось бы убить двух зайцев одним выстрелом.

Она слышала его смех, как после плохой шутки по телевизору.

– Если бы только ты меня послушала, – продолжал он, присев вниз к ней. – Если бы ты только приняла зло и дала бы ему решать самому.

Она видела, как он приближается. В то же время он становился все более размытым, как будто сливался с серым цветом.

– Но ты не смогла. Ведь так? Хотя ты все понимала, но не могла не протянуть руку.

Она пыталась что-то сказать, но ничего не выходило. Ни намека.

– Несмотря на то, что ты знала, что все так закончится, ты так хотела почествовать свою добродетель и с чистой совестью смотреть на себя в зеркало.

Теперь она больше не могла его видеть, только ощущать его присутствие, хотя едва. Как будто все чувства вытекали из нее, одно за другим.

– Как, например, когда бросаешь монету какому-нибудь бездомному и чувствуешь себя таким хорошим и прекрасным, что чуть не лопаешься. Жалкое зрелище, вот что это такое. Жалкое и такое же блевотно-слащавое, как когда запихнешь в себя два кило конфет.

Смутно она чувствовала, что где-то рядом с ней в флуоресцентном свете поблескивает изогнутое лезвие.

– Так что ты не заслуживаешь ничего, кроме как перестать существовать.

Но как только он опустил руку и прижал холодное лезвие к ее голой шее, она сдалась и потеряла сознание.

– Исчезнуть в небытие. Всеми забытая.

Поэтому она не услышала ни выстрела, ни пули, которая, как чужой, вырвалась из его лба и оставила после себя открытый кратер.

Ни того что, несмотря на дыру, он разразился своим фирменным смехом и продолжал сидеть верхом на ней. Ни того что заходивший в помещение Фабиан произвел еще один выстрел в Слейзнера, который только продолжал смеяться.

Ничего из этого она не увидела.

Как и третий выстрел, который с близкого расстояния разорвал все на своем пути сквозь голову Слейзнера, но все же не смог заставить его замолчать. Как будто мышцы его горла и лица заклинило, и потребовалось еще две пули, прежде чем наконец воцарилась тишина.

Но к тому времени она была уже совсем в другом месте.

69

После пяти выстрелов он был совершенно опустошен. Вакуум, где все поставлено на паузу. Ходячая оболочка, которой давно пора было успокоиться и сдаться. Но он все еще стоял на ногах, и, несмотря на то, что никогда раньше не делал этого, все шло как по маслу. Как будто все было заранее запрограммировано.

Сигналы от внешнего мира поступали нерегулярно. Периодические вспышки информации, где все отфильтровывалось до абсолютного минимума. Например, как легкое шипение, напоминавшее лекарство в виде порошка в стакане воды. В обычном состоянии тихое и едва слышное. А сейчас будто усиленный шипящий гул от Слейзнера, который растворялся где-то в темноте внизу.