Последний камень (СИ)

Щеки горели гневным румянцем, а руки сами собой сжимались в кулаки; обкусанные ногти медленно, но верно превращали нежную кожу ладоней в кровавое месиво. Это очень больно, но еще больнее, оказалось, узнать, что все это время она доверяла лживой твари, считала ее своей подругой. А она разболтала Оллару и Штанцлеру о том, кто она, Рейчел, есть! Или, может быть еще Салигану, хотя разве опустится королева до общения с этим мерзавцем, едва не ограбившим Ариго?!

— Отвечай, Катарина, — приказала Рейчел, удивляясь тому, как отчетливо звенит ее голос в мраморной тишине комнаты, — из-за чего на самом деле погиб мой отец. Твоими ли стараниями? Признайся, и я не причиню тебе вреда.

— Обещание самозванки? — обронила Катарина, вставая. — Как мило.

— Я… — голос у Рейчел предательски сорвался, а на глаза навернулись слезы, — я расскажу Ворону, какая ты! Пусть он узнает, пусть…

— Он знает. Из всей столичной знати только ты предпочитала жить в лукошке, — теперь королева смотрела жестко и спокойно, не собираясь отводить взгляда. — Будут ли еще оскорбления в адрес беременной регентши или ты все-таки вспомнишь о хваленой чести, которая пока тебя не постигла?

Рейчел не знала, что кричать и чего требовать, но в одном она была уверена точно: если лживая гадина повинна в гибели отца, то Эгмонт будет отомщен. Скалы — тоже! И она не покинет эту мерзкую комнату, не дождавшись ответа. Надо требовать объяснений, ответа, раскаяния, хотя на последнее девушка уже не могла рассчитывать. Ее трясло от слепой ярости. Если Катарина откажется признаваться, то она… она…

Слабо пискнул женский заискивающе-приветственный голос — вошла Дрюс-Карлион и присела в реверансе. Рейчел не переставала оторопело смотреть на нее, на Катарину, пытаясь сообразить, что сейчас случится, хотя довольно-таки скоро пришлось заставить себя принять решение. Она накажет лгунью, заставит ее сказать Слово, а потом… потом хоть в Занху! Уж лучше так, чем оставаться всеобщим посмешищем.

— Сударь, я вас более не задерживаю. Розалин, проводите герцога Окделла и позовите брата Анджело.

Нет, у нее не отнимут ее месть! Святой Алан, так вот кому следовало мстить за отца, вместо Рокэ! С трудом воздержавшись от хриплого смешка, Рейчел стиснула гладкую рукоять кинжала. Что? Зачем она это делает? В свободную руку вцепились тонкие костлявые пальцы, дернули, стало больно и мерзко.

— Герцог Окделл, стойте! Вы не сделаете этого! — взвизгнула Розалин, пытаясь причинить ту боль, какую могут нанести слабые женские руки.

— Спокойно, Розалин. Он не ударит, потому что ему нужна я. И… женщинам он вреда не причиняет, — на слове «женщинам» Катарина сделала отвратительное ударение.

Надо отмахнуться… Пусть уходит и жрет фрукты вместе с Дженнифер и другими смешливыми девицами, и Рейчел небрежно махнула рукой, в которой зажат кинжал. Ослабла хватка, раздался короткий вскрик, и на розовый ковер хлынула кровь из разрезанного горла. Как же так, как можно было просчитаться с силой и не увидеть… Костлявое тело рухнуло ничком на ковер, а Рейчел застыла, опустив руку.

Подло для Скал, маршал Рейчел Горик не одобрила бы такого, но ведь ей и не лгали, издеваясь и посмеиваясь за спиной…

— Я не видела… Я не смотрела.

— Вы никогда не смотрите — в этом и недостаток надорских женщин. С мужчин, вроде вашего отца, можно взять хоть малую выгоду, вроде охапки цветов, от вас же не дождешься даже верности, — холодно произнесла Катарина.

С бледных губ сорвалось что-то еще, но Рейчел уже не могла слушать. Белесое облако слепого безумие стремительно заволокло разум, она не осознавала того, что делают руки, и зачем. Кажется, что она сжимала чье-то запястье, дергала на себя, кажется, что белесое разорвало ярко-алым, кажется, что ее лицо было перекошено от ярости, но подсознание мягко и гадливо подсказывало: это не обман ощущений. Все так и происходило.

Четким и острым до тошнотворности казалось даже не ощущение собственного ужаса и стыда, а солоновато-холодное и вместе с тем омерзительное чувство необратимости случившегося. К горлу подступил горький ком и сглотнуть его казалось невозможным. Значит вот, как является смерть, с шорохом раскрытых при падении томиком сонет Веннена, с тонкими росчерками алого по розовому, с отчетливым стуком настенных часов…

— Катарина!!!

Девушка, еще не полностью понимая, что произошло, сделала к распростертой на полу, умирающей женщине шаг. Мешали ватные ноги и срывающееся дыхание. Раздался смех, снова, как минуту назад, но уже не звонкий, а хрипловатый; с кинжалом в груди невозможно заливисто смеяться.

— Ты… Я…

— Зови… Священника… Последняя прапрапраправнучка Святого Алана… Теперь тебе… Поможет… только он… — Катарине слова давались с большим трудом, но она старалась произносить их твердо и насмешливо.

— Я… — как глупо смотреть и бормотать! — Что я могу сделать?!