Последний ход

– Должно быть, они предназначались для кого-то другого. Когда мы с тобой попрощались, я вышла во внутренний двор, где охранник сказал, что ему приказали отвести меня в другое место для казни. Но вместо этого он отвёл меня на склад, дал мне гражданскую одежду, посадил в машину и вывез из лагеря. Польское Сопротивление сообщило своим контактам в лагере, что я приеду, и они подкупили охранника, чтобы он спас меня.

Когда Ирена упомянула о лагерном Сопротивлении, моё сердце наполнилось внезапной благодарностью. Пилецкий. Его организация спасла ей жизнь.

Ирена поправила свои чёрные кожаные перчатки и подняла на меня взгляд.

– После того как мы с мамой узнали, что твоя семья арестована, мы потратили недели, пытаясь придумать, как подкупить охранников Павяка, чтобы они вытащили вас. К тому времени, когда мы нашли человека, готового помочь, он сказал, что в тюрьме вас уже нет. Мы решили, что они отвезли вас куда-нибудь и убили, иначе продолжили бы поиски. – Она замолчала и перевела дыхание. – Когда охранник перехватил меня у стены казни, я умоляла его вернуться за тобой, но он сказал, что это не входит в план, и если я немедленно не уйду, то он застрелит меня, и я… – Она позволила своему голосу затихнуть и обхватила себя одной рукой за талию. Я вспомнила, каким был её живот при нашей последней встрече.

– А что с твоим ребёнком? – бессильно промямлила я.

Эти слова вызвали на губах Ирены нежную улыбку.

– Хелена – счастливая, здоровая двухлетняя девочка. После того как она родилась, я связалась с нашими немецкими контактами в Сопротивлении, и они научили меня маскироваться под охранницу. Я выучила всё нацистское дерьмо, которое надо было знать, получила нужные документы, отточила немецкий акцент, перекрасила волосы и надела эту чёртову форму. С тех пор как ты сообщила маме о моей смерти и поддерживала с ней связь, я знала, что ты всё ещё жива, но мы решили, что будет безопаснее, если ты не будешь знать, что я выжила. Когда я пошла в национал-социалистическую женскую организацию, чтобы записаться добровольцем в лагерь, наши контакты и несколько взяток в нужные руки позволили мне попасть сюда. И вот она я: Фрида Лихтенберг, дочь рабочих молочной фабрики из Врехена, несколько классов начального образования, преданный член Бунд Дойчер Медель[41], надзирательница Аушвица-Биркенау.

Месяцы учёбы и подготовки к внедрению в СС-хельферин, роль женщины, созданной Третьим рейхом, – и каким-то образом ей всё это действительно удалось. У меня было ощущение, будто мой мозг засасывает трясина.

– Но если тебе удалось выжить и сбежать, зачем ты вернулась?

– А ты, чёрт подери, как думаешь? Затем что я собираюсь вытащить тебя отсюда, тупица.

Конечно, она вернулась именно поэтому, но я с трудом могла поверить в то, что услышала. Она вернулась, чтобы спасти мою жизнь. Чтобы дать мне шанс на свободу. Свободу. Внезапное, неистовое желание жить наполнило каждую мою частичку, но я замотала головой.

– Нет, ты должна уйти, пока тебя не поймали. Возвращайся к своей маме и дочке. Я не позволю тебе рисковать своей жизнью…

– У тебя нет выбора, потому что я уже здесь, и ты ни черта не можешь сделать, ты не заставишь меня уйти. Особенно после всего того дерьма, через которое я прошла, чтобы попасть сюда. Но, к слову о моей семье, – ты должна мне кое-что пообещать.

Я открыла было рот, чтобы спросить, о чём она, но при виде выражения лица Ирены вопрос застрял у меня в горле. Холодный ужас поселился в животе, мне захотелось умолять её не говорить ни слова. Скажет – и тогда всё обретёт реальные очертания.

– Мама и Хелена находятся в сиротском приюте матушки Матильды в Острувеке, – сказала Ирена. – Наши контакты в Армии Крайовой хотели, чтобы мама осталась в Варшаве, чтобы помочь с запланированным ими восстанием, но мы решили, что отъезд необходим для защиты Хелены. Они уехали за неделю до начала восстания, и слава богу. После того, что эти нацистские ублюдки натворили только в районе Мокотув, я точно знаю, что случилось бы с женщиной средних лет и ребёнком. Теперь ты знаешь, где их найти в случае необходимости, и это подводит меня к обещанию, о котором я упомянула. – На этих словах её голос дрогнул, и она на мгновение замолчала. – Если меня раскроют, ты расскажешь всё маме. Ты присмотришь за ней. И ты удочеришь Хелену.

Я ожидала, что за её словами будет скрываться подтекст, но сказать «да» означало признать вероятность такого поворота – слишком пугающего, чтобы думать о нём всерьёз. Поэтому я покачала головой:

– Я не могу…

– Никаких возражений, Мария, чёрт тебя дери.