Последний контакт

— Я был женат. Брак был счастливым. Мы очень любили друг друга и были, как говорят, на одной волне. Мы оба грезили наукой, сознательно избрали жизненный путь без детей, но однажды оба поплатились за это. В тот год, когда мы оба прошли процедуру стерилизации, моя супруга тяжело заболела. Несчастный случай во время эксперимента, не буду вдаваться в подробности. Её организм был облучен, и органы кроветворения перестали продуцировать клетки. Ещё через год у неё диагностировали неоперабельную опухоль головного мозга. Она сидела так глубоко, что избавиться от неё были не в силах ни медицина, ни наука. Нам оставалось лишь ждать, — физик говорил, а взгляд его становился всё более бесцветным. Казалось, прямо сейчас, в эту самую секунду он заново переживает тот страшный момент жизни.

— В последние месяцы, — продолжил он, — моя жена испытывала жесточайшие боли. Конец близился, мы оба это понимали. Никто из нас не верил в Бога, а потому в один из особенно тяжелых для себя дней она попросила меня об избавлении. Я отказался. Я плакал у неё на груди, боясь того момента, когда она уйдёт от меня навсегда. И самым страшным для меня в тот миг было осознание того, что после её ухода у меня ничего от неё не останется. Только тогда я понял, насколько опрометчивым было наше решение о стерилизации. Так хоть ребёнок бы остался. Наш ребёнок. Она заставила меня поклясться, что, когда разум покинет её окончательно, я наберусь мужества и отключу её от всех аппаратов жизнеобеспечения.

— И что вы сделали? — шепотом спросила Мирская.

— И я отключил. Я своими руками убил свою жену. Вот этими руками, — Ильин потряс перед лицом Медведева суховатыми пальцами и уронил руки вниз, словно плети. — Естественно, я не могу себе этого простить, хоть и понимаю, что подарил ей избавление. И вот теперь она приходит ко мне и просит, нет, умоляет убить всех вокруг, даровать вам спасение, избавить вас от тех страшных мук, которые нам всем уготованы.

Мирская насторожилась и отошла за спину Медведева. Виктор стоял, не шевелясь, с опущенными в пол глазами.

— Доктор, — боясь собственного вопроса, прошептала Валерия, — и поэтому вы убили Васильева?

Ильин медленно поднял глаза на Мирскую и Медведева, криво усмехнулся и произнёс:

— Нет, Валерия, я не убивал ни Васильева, ни Марр. Не убивал, но очень хотел. И сейчас хочу. Я действительно принимаю сторону своей жены, хоть и понимаю, что её на самом деле нет, её не существует, она всего-навсего плод моего воображения. Своего рода моя совесть, которая гложет меня со дня её смерти. Она, то есть моё подсознание, пытается экстраполировать ту ситуацию на эту. Пытается заглушить мою боль, подтвердив для себя правильность принятого тогда решения. Логика проста: ты убил тогда свою жену и гложешь себя за это, но так поступил бы каждый. И вот, Володя, у тебя есть ещё один шанс доказать самому себе, что ты тогда поступил правильно. Убей всех, помоги им. Избавь от мук и почувствуешь облегчение. Ты поймёшь, что другого выхода нет, а следом за этим поймешь, что и тогда его не было, — физик вдруг улыбнулся. Было непонятно, что именно рассмешило его сейчас — сказанное ранее или всё ещё продолжающийся непростой диалог с покойной супругой в его голове. — Вот видите, Валерия, я открылся и теперь могу претендовать на роль главного подозреваемого, ведь у меня ни в случае с Василевым, ни в случае с Марр нет никакого алиби. Как, собственно, нет его и у всех остальных. Судя по всему, нам противостоит самый искусный и коварный враг — мы сами. И со своим вторым «Я» я лично пока справляюсь. Во всяком случае, мне так кажется.

В отсеке повисла пауза. Ни Медведев, ни Мирская не были готовы услышать подобное откровение. Ильин вымученно улыбнулся, прошёлся по кают-компании и обратился к Валерии:

— Что же касается вас, доктор, я вполне уверен, что и вы успешно справляетесь со своими демонами. Не принуждаю вас открыться и рассказать подробности, но хочу попросить вас отнестись к этой борьбе со всей серьёзностью. Вы сильнее этого. Вы — человек гуманной профессии. Кому, как не вам, понимать границу между добром и злом?

— А нет её, этой границы, Владимир Иванович, — ответила Мирская. — Любое добро для одного человека — абсолютное зло для другого. Определить все рамки можно лишь в предельно честном диалоге. Но боюсь, это невозможно, у нас просто жизни не хватит обсудить все нюансы таких абстрактных понятий.

— Ну да, — добавил Медведев, — а после нужно будет ещё и со справедливостью разобраться, гуманностью, верой и прочими экзистенциальными понятиями.

И Мирская, и Ильин удивлённо уставились на Виктора. От кого, от кого, а от него таких философских выводов они точно не ждали.