Последний король французов. Часть первая

В битве при Мальплаке было выпущено всего лишь семь тысяч пушечных выстрелов.

Вот почему сражение, состоявшееся 20 сентября 1792 года, получило название канонады Вальми.

Вечером пруссаки покинули поле боя, но на другой день их обнаружили на прежних позициях.

В этот день, 21 сентября, Конвент провозгласил Республику.

В тот же день к герцогу Шартрскому привели прусского парламентера, еще не знавшего о событиях, которые произошли накануне; у него были рекомендательные письма к владельцам нескольких замков, стоявших на дороге в Париж, и он показал их юному герцогу, выразив надежду обрести по пути всякого рода радости, а самую главную радость получить по прибытии в Париж: увидеть, как будут вешать патриотов.

И тогда герцог Шартрский рассказал ему о тех изменениях, какие произошли накануне в положении дел короля Пруссии, а затем, когда посетитель поинтересовался, что же ему теперь следует делать, улыбнулся и промолвил:

— Дорогой друг, поверьте, самое мудрое, что вы можете сделать, это вернуться в Берлин, и я желаю вам, чтобы вы никогда не видели, что там кого-нибудь вешают.

За несколько дней до сражения при Вальми некий прусский полковник, получивший от Келлермана разрешение прибыть в его главную ставку, явился к герцогу Шартрскому; то был адъютант короля Пруссии, получивший указанное разрешение благодаря посредничеству барона фон Хеймана, который прежде служил в нашей армии и своим продвижением по службе был обязан покровительству со стороны герцога Орлеанского.

Полковник имел при себе письмо к герцогу Орлеанскому и попросил герцога Шартрского передать его отцу.

— Сударь, — ответил юный герцог, — я охотно соглашусь взять на себя такое поручение, если это письмо содержит лишь заверения в вашей преданности моему отцу.

— Ах, ваше высочество, — ответил г-н фон Манштейн, — если бы оно содержало лишь подобные заверения, этого было бы недостаточно не только для герцога Орлеанского, но и для нас.

— Ну и что же тогда оно содержит?

— Предложения.

— И какого свойства эти предложения?

— Ах, ваше высочество, — промолвил полковник, — быть может, это от герцога Орлеанского зависит остановить все бедствия войны; мне известны намерения союзных монархов, я знаю, что прежде всего они желают уберечь Францию от анархии, и, поскольку предполагалось, что я сумею встретиться с вами, мне было разрешено довести до сведения вашего отца, что все успокоятся, если увидят его во главе правительства.

— Полноте! — произнес герцог Шартрский. — Да как вы могли подумать, что мой отец и я прислушаемся к подобному вздору?

Получив отказ юного генерала взять на себя передачу письма политического содержания, полковник фон Манштейн передал герцогу Шартрскому обычное почтительное письмо, которое герцог Шартрский переслал отцу и которое герцог Орлеанский нераспечатанным положил на стол президиума Конвента.

Конвент постановил, что оно будет сожжено непрочитанным.

Характерное происшествие, случившееся в ходе сражения при Вальми, способно дать представление об энтузиазме отважных волонтеров, которые беглым шагом двинулись к границе и прибыли туда вовремя, чтобы создать преграду вторжению врага.

Одному из батальонов, находившихся под начальством герцога Шартрского, было поручено охранять во время сражения обозы; однако при звуках канонады отважные молодые люди заявили, что они пришли не для того, чтобы охранять телеги и поклажу, а чтобы сражаться. Молодому генералу доложили об их возвышенном неповиновении, и он, пустив коня в галоп, тотчас же подъехал к ним. При виде него ропот усилился, и самый бывалый солдат, выйдя из рядов, произнес:

— Генерал! Я говорю здесь от имени всех моих товарищей и от своего собственного имени; они и я здесь для того, чтобы защищать отечество, а не обозы, и мы хотим идти сражаться.

— Ну что ж, хорошо, дружище! — ответил герцог Шартрский. — Сегодня обозы защитят себя сами, а ваш батальон весь целиком пойдет сражаться вместе с вашими товарищами из линейных войск, и вы покажете им, что вы такие же храбрые французские солдаты, как и они!

Батальон вступил в бой и сражался превосходно.

Что же касается обозов, то, как и говорил герцог Шартрский, они защитили себя сами.

На другой день после сражения в столицу пришло донесение Келлермана, и его вслух зачитали в Конвенте.

Следующая фраза из этого донесения вызвала рукоплескания всего зала:

«Не зная, на ком остановить выбор, я упомяну среди тех, кто выказал величайшее мужество, лишь г-на Шартра и его адъютанта, г-на Монпансье, чья крайняя молодость сделала необычайно заметным его хладнокровие в условиях самого неослабного артиллерийского огня, какой только можно увидеть».

Все глаза повернулись к герцогу Орлеанскому, и все рукоплескания была адресованы ему.