Последний мужчина

— Что ж, окажись я метросексуалом — руби и меня! — с чапаевской беспощадностью, словно шашкой, наотмашь махнул рукой тот. — Только шалишь, сударь Бол, шалишь! По мужской части у меня был полный ажур! Га-га-га! — со злостью и с прорезавшимся превосходством опять захохотал Роман.

— И всё же, сударь Загорцев, — уже себе под нос шептал Бол, опасаясь, что инопланетянин его услышит. — У вас явная аномалия…У вас концентрация тестостерона в организме раз в сорок превышает норму! Вам срочно нужен УПС-99…

2

Из центра социальной реабилитации домой Загорцев возвратился не в славном, а, наоборот, в дурном расположении духа. Он считал себя волевым спортсменом и человеком. Однако беседа с Болом надломила его. Так уж странно получалось, что добрые таутиканцы изо дня в день причиняли ему боль. Тем, что лишали его надежды на встречу с любимыми людьми, на профессиональное занятие футболом, на возможность быть общественно востребованным существом. Сегодня, вдобавок, они, вольно или невольно, лишили мечты о возвращении на родину.

«И превратили в эстетического урода, — „добил“ персональное самолюбие Роман, поглядев на собственное отражение в зеркале. — Чрезмерной добротой и интеллектом твоя рожа, брат, явно не блещет».

Впрочем, Загорцев тут же спохватился и мысленно отругал своё внутреннее «я» за типично имперское пристрастие винить в собственных бедах кого угодно, только не себя. В конце концов, не таутиканцы же занесли в его организм ретро-вирус, не они же его усыпили, не они уничтожили Зелёнку. «Возьми себя в руки, парень, — корил он себя. — Ведь ты же имперский человек!» И ещё ему стало стыдно за свою варварскую браваду оголодавшего самца, за гонор и заносчивость.

Из ипохондрии его вывел замерцавший красный индикатор голографа. Это был сигнал о каком-то важном общественном событии. Роман включил аппарат и почерпнул из анонса, что по центральной программе транслируется заседание Высшего Совета. Мыслелоб тотчас переключился туда.

И сразу же очутился в гуще дискуссии таутиканцев о путях спасения фауны далёкой планеты Эребру, где возобновилось извержение гигантского вулкана, сопровождавшееся излиянием лавы и выбросом пепла. Вскоре заключительное слово взяла основная докладчица. И из справочных титров стало ясно, что это выступала секретарь Высшего Совета матрона Юна.

Увидев её, Загорцев был приятно удивлён: то оказалась молодая таутиканка приятной наружности. Конечно, сухопарость, сутуловатость и выступающие лопатки, свойственные всем матронам, чуть портили её фактуру. В прочем же она была весьма и весьма привлекательна — даже с точки зрения мужчины-зелянина. Однако по-настоящему Романа поразило миловидность её лица, источавшего бесконечную нежность. Тем самым она напомнила ему Юлечку. Его любимую Юлечку.

Загорцева сроду не волновали красавицы с кукольно-холодными чертами лица — внешность не трудно подретушировать. Ему были безумно симпатичны истинные женщины, а их отличало выражение подлинной нежности, которую не нанесёшь никаким макияжем и не наработаешь самой искусной и артистичной мимикой. Так сквозь облик светится душа женщины, созданной для любви: в первую очередь — к детям, во вторую — к мужчине. Для той любви, что умерла на планете Таутикан, всецело уступив место доброте.

И ещё одно немаловажное обстоятельство. Заседание транслировалось в режиме «реалити». И ноздрей россиянина, чутко затрепетавших, словно у шалой гончей в пору хмельной весны, достиг естественный аромат тела, источаемый матроной — ведь таутиканцы не пользовались благовониями. Естество матроны отдавало запахом, напоминающим ландышевый. Такую же ландышевую прохладу всегда несло с собой и дыхание Юленьки; ландышами пахла её кожа; ландышевую свежесть молодости несли с собой выделения её желёз внутренней секреции. И спустя тысячелетие, в судьбе мыслелоба случился невероятный поворот сюжета, вновь подарив ему благолепный незабываемый аромат.

Дальше Роман внимал теледебатам «вполуха», главным образом ищуще вглядываясь в Юну. И чем дольше он смотрел на неё, тем сильнее она его очаровывала. Но, несмотря на увлечённость ею, Загорцев всё же уловил, что Высший Совет поддержал своего секретаря и принял решение экстренно направить экспедицию спасателей на планету Эребру.

Мужчина так был заворожён созерцанием Юны, что упустил суть следующей проблемы, к разрешению которой приступил государственный орган. Лишь когда матрона оказалась за пределами объектива телекамеры, до него дошло, что на высшем уровне обсуждается вопрос о…нём! О Романе Загорцеве! Точнее, рассматривалось представление председателя эксцессоров Люмо о небрежном исполнении долга главным этиком Бонзом в отношении зелянина. Объяснения Бонза, выглядевшего крайне бледно, членов Совета не удовлетворили. Да и видеоролик с места происшествия, когда иномирец спас Бола, выгодно оттенил личность Загорцева. Словом, председатель Веб и секретарь Юна настояли на том, чтобы вопрос об отзыве с должности главного этика был поставлен на голосование.