О, этот полузабытый, волнующий и зовущий голос женщины, пронизанный интимными интонациями! Наяву его Загорцев не слышал тысячу лет!..Он взбудоражил естество мужчины, и всё в нём перевернул вверх тормашками. Он удесятерил его беспочвенные фантазии и наивные несбыточные иллюзии.
Ведь после утреннего разговора по видеотелефону Роман на свой лад истолковал и то, почему Юна столь рьяно отчитала за него Бонза на заседании Высшего Совета, и то, по какой причине она пригласила его именно на обеденный период. Когда же матрона позвала его в уединённый тайный альков, мужская интерпретация обстановки разыгралась многократно. С бурно забившимся сердцем и на ватных ногах он пересёк кабинет и шагнул туда, где по его представлениям располагался будуар дамы…
Увы!..За порогом ортодоксального мужчину ожидало неполное, но разочарование. Неполное оттого, что в удалённой комнате всё-таки состоялось свидание с женщиной, чьё лицо дышало бесконечным выражением нежности; разочарование — потому, что там и в помине не было ни накрытого стола, ни романтического ложа, ни интимной атмосферы.
Истины ради констатируем, что столик в комнате имелся, но сугубо медицинского назначения и стерильный от какой бы то ни было похотливости: на нём Юна выполняла лечебную процедуру с мамалышкой — маленьким животным семейства кошачьих.
— Здравствуйте ещё раз, Роман! — обернулась к визитёру она. — Извините, что принимаю вас здесь.
— День добрый! — не без оттенка огорчения ответил тот. — Ну что вы, право…Какие пустяки…
— Среда у меня традиционно забита мероприятиями до предела, — извиняющимся тоном продолжала Юна, снова повернувшись к мяукающему животному. — …Ну что ты, мой миленький, плачешь? Потерпи, сейчас — больно, зато потом будет хорошо. –
Таким образом она попеременно обращалась то к мамалышке, то к посетителю.
— Вот, едва успела перекусить, и сразу сюда — надо обработать ранки Лео. Его мы вывезли с планеты Эребру. Он при извержении вулкана получил ушибы и ожоги, а там за ним некому ухаживать. Мы его наполовину выходили, и я из лечебницы забрала его к себе. Окончательно выздоровеет — и мы вернём его на историческую родину…Так что, Роман, простите за задержку. Я сейчас закончу с Лео, и мы займёмся вами…
Последние слова Юна произнесла так, словно Загорцеву тоже предстояло что-то прижечь, смазать или на что-то по-матерински подуть, сбивая боль. И Роман невольно улыбнулся от неожиданного сравнения и от нежных уговоров матроны, адресованных Лео. Пожалуй, что так: он бы не возражал, если бы Юна подула на его обожжённое мужское нутро.
Симпатичный и пушистый Лео ежесекундно пытался улизнуть с процедурного стола, и Роман принялся помогать целительнице, придерживая котёнка.
— Хорошо зафиксированный больной в анестезии не нуждается, — не слишком удачно и с оттенком «чёрного юмора» пошутил он.
— Ну что вы, Роман. Разве так можно про маленьких и слабеньких? — мягко пожурила его женщина. — Ведь он же такой беспомощный и так нам доверяет.
— Простите, — смутился имперянин. — Ни в какую не отделаюсь от своих зелянских замашек.
— Я вызывала ветеринара, — пояснила матрона, — а он, беспрецедентный случай, что-то задерживается.
— У нас на Зелёнке тоже такое бывало, — поддержал затронутую тему Загорцев. — Звонит, например, в «скорую» захворавший: «Доктор, срочно приезжайте, мне плохо, через пятьдесят девять секунд я умру». А тот отвечает: «Минут-точку…Записываю».
На сей раз таутиканка рассмеялась от души. И Роман, вдохновлённый устанавливающимся взаимопониманием, из кожи вон лез, стараясь ей угодить.
— У нас ещё было принято говорить, — вводил он её в некоторые имперские обычаи, параллельно помогая совладать с котёнком, — что, чем позже медслужба приезжает, тем более безошибочный диагноз она установит.
Теперь женщина только с пониманием улыбнулась. И шаг за шагом частичное разочарование зелянина бесследно улетучилось, ибо он оказался в окружении аромата лесного ландыша, источаемого Юной, и периодически касался её рук.
Женские хлопоты вокруг мяукающего Лео живо воскресили в нём родной облик Юленьки, обожавшей возиться с ребятишками. Юля, тут нужно отдать должное правде, любила Леночку и Егорку больше, чем мужа. Единственно их — больше, чем его. И, звучит, быть может, странно, но за то Роман, в свою очередь, любил жену ещё сильнее.
Так же и Юна, склонившаяся над Лео, «по уши» была поглощена больным детёнышем, а Загорцев вился возле неё докучливой мухой. И, как ни странно, именно в эти мгновения она, сама того не ведая и того не желая, проникла в самое сердце инопланетянина, отвоевав в нём уголок. И непритязательно уместилась подле ног образа Юлии. Да нет, наверное, это было вполне объяснимым. Что может быть прекраснее, чем мать и дитя? Ведь, по большому счёту, служебная участь мужчины в том и заключается, чтобы обеспечить их счастье, обходя священные владения дозором, а вот мать и дитя имеют самодовлеющее значение и придают смысл существованию мироздания в целом.