Последний мужчина

— Ну да. «Подделка» звучит грубо, — вспомнив происшествие в хранилище, задумчиво произнесла мать. — Ложь стала у нас профессией… поди, и театралки заядлые? Представляю, до какой неузнаваемости они реставрируют драматургию… Вот откуда эти странные визитки: «Служба расставаний». — Она повертела в руках золотистую картонку. — Ни имени, ни телефона… Переулок Протопоповский. Это бывший Безбожный?

— Он самый.

— Дом управления делами… Вход после полуночи… Галиматья какая-то.

— Мама, не бери в голову… сейчас это модно…

— Так давно? Знакома?

— Да с того самого дня, помнишь, происшествие… у тебя на работе? — Ирина Александровна вздрогнула. — Они прямо ворвались тогда к нам в экспертную: что да как? А оказались нормальными девчонками.

Дочь встала, видя, что воспоминания неприятны матери, и в волнении с хрустом начала перебирать пальцы. Глаза её были уже далеко.

— Отчего ты ревёшь?

— Мама, он не хочет, чтобы мы ехали вместе, — снова присев и всхлипнув, пожаловалась дочь.

— Вместе с кем? — Ирина Александровна села рядом.

— С подругами. Они сами вызвались провести эту неделю с нами, когда узнали о приглашении.

— С вами?

— Со мной и Юлей. Мам, ну в чём дело? Я дважды говорила тебе, что месье Дюваль, директор Лувра, приглашает меня как специалиста по французской и голландской живописи в их мастерские. А заодно и поучаствовать в очередной экспертизе очередного скандала с Вермеером. Ты ведь читала, что появилась ещё одна «Христос и грешница». А в России его вообще нет. Между прочим, директор обещал показать нам с дочерью Джоконду, приватно. Дух захватывает!

— Не давай никому захватывать свой дух. Тем более подругам. И запомни: фуршет всегда за твой счёт! Кто бы ни оплатил. Вот уж поистине «да хранит тебя бог, малознаемая нами Россия».

— Ну к чему тут «Театральный разъезд»?

— Я еду к автору, в командировку, в Неаполь. А Юля поедет со мной.

— Мама! Ну какой ещё Неаполь?! Что или кого ты там не видела? — От слез не осталось и следа.

— Гоголя. Николая Васильевича Гоголя. В тысяча восемьсот сорок седьмой год. Я бывала уже там.

— Ты? Когда?

— Я имею в виду не город. Но сейчас это не важно. А ещё я хочу показать ей Пикассо и Кандинского, других.

— Господи, да что же происходит с тобой в последнее время? Вот и месье Дюваль говорил о твоей просьбе снять с экспозиции Джоконду. Это даже не смешно… Причем со странным комментарием: не выставлять на всеобщее обозрение, как это предусмотрительно сделано с книгой Лорно в «Ленинке». Ему даже неловко было спросить, как связано… Он признался, что слегка озадачен… Ну-ну, только не волнуйся, — видя изменившееся лицо матери, быстро пролепетала дочь и примирительно положила руку ей на колени. — Он всё списал на загадочность русской души, как и всегда, когда затрудняется понять нас. — Дама улыбнулась. — Короче, пришлось выкручиваться. Но всё позади. Право же, не стоит переоценивать так радикально свои взгляды. Хотя бы из уважения к коллегам.

— Стоит, именно из уважения и стоит.

— Мама, но её загадочной улыбкой восхищаются столетия! Господь с ней. Ну, в чем дело, милая моя… ну мамочка…

— Господь не с ней. И нет там никакой загадочности… Одна жуть. Понимаешь, жуть! Как и в музыке Скрябина. И ты, если будешь честна с собой, тоже увидишь… Надеюсь, не в моём возрасте…

— Ой, мама, прекрати! В который раз! Наизусть знаю, что дальше! «Рукою Леонардо двигал тот, кто хотел воздвигнуть памятник первой женщине рая. За её поступок. Что она ещё не была женщиной… что не было у нее одежд кожаных… что весь образ обман… и так далее, и так далее. Только в чём обман? Для чего? Цель? И что это за обман, если его не чувствуют?

— Люди чувствуют.

— Ну какие ещё люди?

Мать удивлённо посмотрела на нее:

— Не все люди, что тебя окружают. Разве ты слепа?

— Ну, пусть, — устало проговорила дочь. — Но это всего лишь одна из тысяч точек зрения.

— Точка зрения и перспектива неразрывны в современной живописи, ты знаешь. Но в обратной проекции, которую не каждый видит, перспективы не существует. Там особое пространство. И туда нет хода тому, кто водил кистью этого художника. И точка зрения там просто точка! — Ирина Александровна мягко сняла руку дочери с колен. Было видно, что она расстроена не только обсуждением её разговора с директором Лувра. Такого личного и, как только что стало ясно, бессмысленного.

— Внучка поедет со мной. Всё! — отрезала женщина.

Самолёт мягко коснулся полосы. В точности как когда-то и оторвался, давным-давно, и тоже в командировке, только другого человека. Мужчины.

Утром следующего дня Ирина Александровна с Юлей были на месте.

— Да, синьора. Именно здесь, на втором этаже. Нет, вы первые за многие годы… впрочем, несколько месяцев назад был один странный человек… даже не задержался. Он оставил диктофон и запись для следующего посетителя… Вот уж не мог предположить, что это будете вы…. — Лысый итальянец, вытирая руки о фартук, начал подниматься по лестнице, приглашая их за собой.