Последний наказ

Кирилл Синица посвистывал носом. Железный малый! Тяжёлый наркотический сон у него плавно сменился здоровым младенческим.

— Слышь, Ратибор Вышатич… Может, передохнёте с госпожой хоть один день? Её ж уже ветром шатает. Отоспится на печи…

Витязь тяжело встал, направился к двери. У самой двери остановился.

— Нельзя. Никак нельзя, Лукерья. Сейчас поедем.

…

— …Ха, это ж разве что! Вот раз со мной было — опились мы с братом Савватием греческим вином — вот где было тяжко… Да хуже того, наутро ничего не осталось, поправиться. И денег ни медяка! Так что брат Савватий, он пожиже меня будет, ажно взмолился — добей, грит, меня, Кирилушка, вона кочерга в углу стоит… Нету сил терпеть муки адовы! А лучше сыщи вина, где хошь!

Женщины прыснули. Ратибор тоже ухмыльнулся в бороду, чувствуя немалое облегчение. Несмотря на изрядную слабость, Кирилл Синица уже не лежал на столе, а полулежал на лавке, на мягком ворохе тряпок и овчин, покрытом чистой холстиной. И даже вкушал из горшка свежесваренную ячневую кашу, заправленную топлёным маслом, не совсем ещё твёрдо, но уверенно орудуя уцелевшей правой рукой. Похоже, здоровье книжного человека и впрямь было несокрушимо, ему не могли повредить ни пребывание голым на морозе, ни лошадиная доза крепчайшего макового отвара, ни ампутация, ни даже греческое вино.

— Ну и как? Нашёл вино-то? — подала голос Лукерья.

— А то! Вишь, какое дело — они все хитрые, греки-то. Блюда у них в харчевнях оловянные, да все на цепях прикованы — это чтобы всякая голь перекатная не стащила ненароком. Ну да от русского человека разве убережёшься? Уж я хозяина и так, и этак — отмолю, мол, Бога за тебя, добрый человек, не дай помереть со товарищем. Или хоть отработаю, чего скажешь! А он знай башкой качает, смеётся — работников, грит, у меня хватает и без вас, дармоеды, а молиться я и сам умею. Ну ладно… Приглядел я в кухне котёл медный — здоровенный, зараза, что колокол! Улучил момент, и наверх с ним, в горницу, где мы с братом Савватием обретались. Слышу маленько погодя внизу — шум, крик, хозяин повара и слуг лупит почём зря. Тут я и возник — не бей христианские души, говорю, помогу я выручить котёл твой… Он на меня, но тут я уж ему твёрдо — не имеешь права руку подымать на слуг Господа нашего, а ежели хочешь знать правду — наказал тебя Господь малой карой за то, что глух остался к гласу страждущих и мающихся… Но всё ещё поправимо, слава Богу. Тут хозяин засмеялся, рукой махнул и выдал нам с братом Савватием изрядный кувшин вина, для поправки и просветления…

Женщины снова прыснули, засмеялись. А Кирилл Синица внезапно посерьёзнел, откинулся на своём ложе.

— Ладно всё-таки, что щуйцей я тогда стрелу-то словил [щуйца — левая рука]. Переучиваться писать-то другой рукой в мои года уже тяжко.

Теперь Ратибор смотрел на книжного человека с изумлением. Вон о чём думает, в его-то положении.

— Так мыслишь, ещё понадобится тебе умение сиё, Кирила Гюрятич? — медленно спросила княгиня. Ратибор мельком взглянул — ни тени улыбки на её лице.

Кирилл Синица тоже помедлил.

— Пойми, госпожа моя… Конечно, в наши дни человек и с верой может пропасть запросто, чего уж… Но ежели кто без веры — тот пропадёт точно. Надеяться надо всегда.

…

— … Нет, госпожа моя. Никак невозможно. И Лукерья вон то же бает — не сдюжит он дороги. Никак не сдюжит.

Княгиня молчала, долго, кусая губы. А что тут скажешь. Действительно, как ни крепок Кирилл Синица, а надо ему отлежаться хотя бы несколько дней.

— Сколь ему лежать?

— Неважно. У нас и единого дня нету в запасе. Поверь мне, госпожа моя.

— Это что же, Вышатич… Выходит, мы их бросаем тут на поругание… На смерть лютую оставляем.

Ратибор смотрел на молодую женщину угрюмо, но глаз не отводил. Откуда ей знать…

— Послушай меня, госпожа моя. Ведомо ли тебе, что я служил у мужа твоего сотником ранее?

— Ведомо, Вышатич.

— Так вот. Было одно ратное дело, когда князь велел мне отход прикрывать. И остались мы с неполною полусотней против орды половецкой. И покуда половцы рубали нас в капусту, князь Рязанский с ратью успел через реку переправиться. Прав ли он был, как мыслишь?

Княгиня смотрела снизу вверх, огромными сухими глазами.

— Не знаю, Вышатич.

— Прав. Потому как целое всегда больше.

— Это меня ты имеешь в виду? — невесело усмехнулась Лада — Половинка я, Вышатич. Остаточек.

Ратибор ещё чуть помолчал. Эх, не учён красно говорить…

— Сбираться надобно, госпожа.

…

— Ну что, давай прощаться, Кирила Гюрятич. Бог даст, когда и свидимся.

— Храни вас Бог, родные мои.

Стоявшая сзади княгиня вдруг порывисто шагнула вперёд, наклонилась над раненым и поцеловала.

…

Ратибор начал осторожно высвобождать руку, но пальцы молодой женщины неожиданно сильно сжали её.

— Погоди чуток, Вышатич.

— Трогаться надобно, госпожа моя…

— Погоди, говорю тебе. Слушалась я тебя всю дорогу, послушай разок и меня.

Витязь послушно прекратил попытки высвободить руки. Ладно…

— Слушай меня, Ратибор Вышатич. Ты убьёшь Бату-хана.

Возможно, она ждала возражений. Или хотя бы возгласа — "Я?!!". Он молчал.

Её глаза пылали отсветами огня, но витязю казалось, что они светятся сами по себе.