Видение пришло само собой, незванное, нежданное. И это был даже не сон.
Рука Джеки-Меропы дрожала в чьей-то теплой, сильной ладони. Все перед глазами плыло, перетекало в солнечный свет, в золото. Странно, как явственно все было, как ее собственная кожа ощущала каждое прикосновение, как в ее собственном животе плясали бабочки, когда Меропа, задыхаясь от восторга, от шального счастливого предчувствия бежала следом за своим любимым.
Джеки не видела его лица: иногда ей казалось, что Меропа не решается на него посмотреть, как будто он божество или ее личное ослепительное солнце.
Все ей было в новинку. И элегантное жемчужно-серое дорожное платье, и шляпка с вуалью, и новехонькие чулки со швом, и ажурные перчатки, и шелковое летнее пальто, и туфельки на каблучках.
Поезд дает свисток, и она бежит, бежит следом за тем, кто нежно и настойчиво влечет ее за собой. Она протискивается через толпу смеющихся, говорящих, взволнованных людей, которые только что приехали или сейчас уедут, как и она, и ей тоже хочется смеяться, хочется раскинуть руки и бежать, лететь. Вперед, к новой жизни. И она, Меропа Гонт, уже не забитая несчастная нищенка, жертва своего кошмарного отца, нет. Теперь она настоящая дама, которая вот-вот станет женой…
— Успели, — с облегчением выдыхает он, и голос кажется Джеки странно знакомым, но все же неузнаваемым. — Успели.
Он захлопывает дверь купе, защелкивает замок и, прежде чем она успевает поднять глаза к его лицу, он запрокидывает ее голову и страстно целует в губы, раздвигая их языком и своими губами, сжимая трепещущими пальцами ее бледные щеки, и она все-таки смеется, потому что счастье брызжет, брызжет изнутри как кипящая вода из-под крышки.
Это ничего. Ничего страшного. Пройдет время, и все встанет на свои места. Все получится. И он все поймет, и не осудит ее, потому что она сделает его самым счастливым на свете. Потому что она любит. Она любит его больше всего на свете.
Джеки почувствовала, как задрожали колени, то ли ее, то ли Меропы, когда теплая ладонь скользнула от ее шеи к плечу, а оттуда на грудь, под пальто. Едва сдерживаясь, чтобы не застонать в голос от переполняющего ее наслаждения, Меропа стиснула пальцы в кулак.
Горячее дыхание опалило ее шею, мягкие, чуть влажные губы скользнули по коже, и новая волна удовольствия прокатилась по всему ее телу.
— Господи… как же я хочу уложить тебя в постель прямо сейчас… — прошептал такой знакомый, такой любимый голос у самого уха.
…Джеки очнулась от того, что ее собственные пальцы скользнули по шее, от уха вниз, и ее всю пробрал томительный трепет. Страстный, горячий шепот все еще звучал в ее ушах, и она прикусила губы. Впервые в жизни она чувствовала такой сильный зов плоти, такое горячее, нестерпимое желание. Еще несколько минут — и она отправилась бы к Тому, сама прыгнула бы на него, как кошка на дерево, вцепилась бы и не отпускала, пока он не утолил бы ее жажду…
***
Внизу раздались голоса. Не только родители, там был и еще кто-то, кого Джеки не могла отсюда узнать. И вдруг ее осенило. Мама ведь предупреждала ее, что сегодня, в канун Рождества, должны приехать Боунсы. Не прошло и недели после того разговора в столовой.
Интересно, почему мама так сияла, когда видела Джеки рядом с Криспином? неужели всерьез подумала, что они могут?.. Нет, нет, это же смешно!
Джеки казалось, что она совершенно не подает виду, что влюбилась, да еще и не просто так, а в того самого загадочного темноволосого красавца, о котором так горячо судачили все тетины подруги, называя его не иначе как «этот» и томно вздыхая.
Почему-то ей казалось, что это важно.
А теперь, когда пришли гости, она уже не сможет сбежать — по крайней мере, прямо сейчас.
Джеки глубоко вздохнула — в теле еще бродил странный жар, — и подошла к зеркалу.
Медленно, рассеянно и небрежно провела она пуховкой с пудрой по пылающим щекам, пригладила волосы и застегнула воротничок. Медальон пульсировал в ложбинке на груди, и сладкий жар раскатывался от него как волны… он был такой отзывчивый, как будто в нем жило ее второе сердце. После каждого видения, даже самого смутного, в котором Меропа отдавалась ласкам своего загадочного возлюбленного, медальон Слизерина оживал.
Джеки медленно, нехотя спустилась вниз. Не то чтобы она была не рада видеть Криспина — именно сейчас, в данный момент, ей больше хотелось побыть одной, предаваясь сладостным мечтам о Томе. Они не виделись уже несколько дней, и Джеки страшно соскучилась.