Последний оплот моего бессмертия (СИ)

Еще один щит мгновенно вырос прямо возле нее, не позволив Криспину схватить ее и вытащить за пределы круга. Том разбрасывал вспышки света во все стороны, не говоря ни слова, и его противника падали как подкошенные. Джеки задохнулась от восторга и ужаса.

Единственная мысль была: только не Криспина, только не Криспина…

Внезапно Криспин сам бросился в атаку. Том взмахнул палочкой…

— Конфундус! — крикнула Джеки. — Импедимента!

Криспин свалился наземь, как подрубленный, запутавшись в собственных ногах, а она обхватила Тома обеими руками, развернулась, и весь мир исчез в вихре голубых и коричневых полос. Что-то алое вспыхнуло, и раскаленный кинжал ударил ее в грудь.

Темнота сомкнулась над нею, и руки Тома разжались, пока неведомая сила проталкивала их сквозь тесную трубу.

========== 15. Рождение ==========

Когда Джеки подняла тяжелые, будто свинцом налитые веки, над нею было только темное небо, сыплющее в глаза снег, пригоршню за пригоршней. Она косо лежала на чем-то твердом, не совсем на боку и не совсем на спине, и у нее страшно, раздирающе болело все тело.

— Эй, ты! — раздалось сверху. — Проваливай отсюда, рвань!

Тяжелый ботинок толкнул ее в бок. Она тяжело перевалилась на спину, и боль стала нестерпимой.

— Твою мать! — хрипло выругался тот же голос. — Еще чего не хватало! Еще разродись у меня на пороге! Пошла отсюда, пошла!..

Сквозь бесконечные, беспрерывные волны боли Джеки осознала, что это тело не ее, а бедной Меропы. И, судя по всему, она стремительно приближалась к моменту рождения своего ребенка.

Она тяжело поднялась и встала на четвереньки; при этом обе ее руки погрузились в мешанину мокрого снега и грязи по самые запястья. Ещё одно усилие — и Меропа была снова на ногах. Джеки не имела ни малейшего представления о родах и боли, которая их сопровождает, но то, что претерпевало сейчас измученное тело Меропы, было похоже на агонию. Она почувствовала, как что-то теплое струится по ее ногам и побоялась опускать голову, чтобы не увидеть кровь.

Меропа совершенно окоченела, и Джеки предположила, что та, вероятно, уже не первый час бродит под снегом, безрезультатно пытаясь найти укрытие.

— Счастливого нового года! — крикнул кто-то позади. Звуки то становились яснее, то сливались в неразборчивый гул. Боль уже не прекращалась, она даже не становилась слабее. Что-то огромное, тяжёлое давило вниз, прорывалось сквозь изможденное тело. Меропа подхватила живот обеими руками, словно пытаясь удержать ребенка, не дать ему родиться. Было ясно, что ещё совсем немного, и он появится на свет прямо в этот снег и холод.

Меропа подняла голову. Прямо перед нею возвышалось мрачное, темное здание за шипастой оградой. Над воротами было что-то написано, но сквозь плывущую перед глазами муть, сквозь снег и слезы Меропа разобрала только «приют.» Окна, в которых горел свет, казались такими приветливыми, — по крайней мере, там тепло. Она толкнула створку ворот и побрела к двери.

— Иисус, Мария и Иосиф! — воскликнул женский голос, когда блаженное золотое тепло обняло Меропу. — Скорее сюда! Помогите!

…Ребенок плачет. Где? Где он?

— У тебя сыночек, дорогая, — ласково сказал кто-то невидимый. — Сыночек, да какой красавчик. Прям новогодний подарочек.

— Том…

— Что ты сказала, лапушка?

— Его зовут Том, в честь отца, — прошептала Джеки губами Меропы, или Меропа прошептала губами Джеки, но это уже не имело значения.

— Как скажешь, дорогая. — Кто-то нежно обтер ее лицо мягкой тканью, смоченной чуть теплой водой. Это было так приятно. Чужая рука пригладила волосы.

— Том… Марволо, в честь моего отца, — продолжила Джеки, не открывая глаз. — Том Марволо Реддл.

— Ох, что ж за имечко такое чудное, — засмеялся тот же голос. Рука снова прошлась по лбу Меропы, и это было так приятно, так чудесно, как будто мать, которой Меропа никогда не знала и не помнила, вернулась к ней. Слезы вскипели на ее глазах, скатились по вискам.

— Что ж ты плачешь, лапушка? — обеспокоенно спросила женщина. — Сейчас приедет доктор, подлечит тебя, будешь как новенькая. Сыночек у тебя, такой уж красавчик!

— Надеюсь, он будет похож на своего отца, — хрипло прошептала Джеки. — Где он?

— Сейчас, милая, сейчас.

Женщина подняла повыше подушку у Меропы под головой и положила ей на руки теплый, тяжёлый, шевелящийся свёрток. Вся дрожа от слабости и странного холода, она открыла глаза и увидела крошечное серьезное личико. Большие темные глаза смотрели на нее снизу вверх, глаза Тома Реддла, ее первой и последней любви.

— Вот какой ангелочек, — тихонько подсказала незнакомая женщина. Джеки прижала младенца к груди. Одеяло соскользнуло, и малыш потянулся к ее груди. Женщина склонилась, что-то ласково воркуя, и набухшая, такая болезненная все последние месяцы грудь Меропы оказалась в теплом крошечном ротике. Неожиданное чувство облегчения и блаженства захлестнули Джеки подобно огромной волне. Как странно, как жаль уйти именно сейчас…