Последний пассажир

Глаза запертого пса пустые. Я вижу его клыки, когда он скалится, а его рычание такое же громкое, как шум корабельных двигателей.

Мы выводим на улицу одиннадцать собак. Лабрадор, бульдог с красным ошейником, два боксера. Бордер-колли с блестящей шерстью. Два пуделя, а остальные – терьеры, спаниели и помеси. Все в ошейниках. Фрэнни берет два шерстяных клетчатых одеяла, которые до этого лежали на стульях, и передает одно мне. Я заворачиваюсь в него и выхожу на улицу. Ветер буквально заталкивает меня обратно, а две собаки дрожат – то ли от страха, то ли от холода. Мы следим, чтобы они справили нужду у фонарного столба или искусственного дерева. Затем уводим их обратно, подальше от штормового ветра, и наполняем миски. У каждой собаки – свой корм, который хранится в отдельном шкафчике из нержавеющей стали. Миски повторяют крен судна, и я заворожена движением воды. Собачья еда представляет собой смесь сухого корма и мяса из консервных банок. Чем-то это напоминает мне кафе. Обычно я с удовольствием готовлю за прилавком яичный салат или бутерброды с холодным куриным мясом, наблюдая, как десятки постоянных клиентов получают удовольствие от наших блюд. Читают или болтают, смотрят в свои телефоны, сидят в наушниках или просматривают газету. В хорошо организованном кафе с постоянными и довольными посетителями и запотевшими окнами ощущается что-то безопасное. В этом есть нечто прекрасное.

– Здесь начинает вонять, – говорит Фрэнни. – От кавказской овчарки. Не люблю его, но мне жаль, что он спит в собственных испражнениях. Жаль, что я не могу вывести его на полчаса. Быстрая прогулка по беговой дорожке и игра в мяч.

– Нельзя, – твердо отвечаю я. – В детстве у меня была собака. Его звали Бастер, он был совсем не похож на этого зверя, просто помесь спаниеля, но стал важной частью нашей семьи. Когда мне было лет одиннадцать или около того, мы узнали, что он прокопал себе ход с заднего двора. Наша соседка закричала, мы все это слышали. Она не пострадала, но все оказалось гораздо хуже. У нее была маленькая дочь. Соседка сказала, что старина Бастер укусил ее дочь за ногу. Слава богу, ничего серьезного, только следы зубов. Одна небольшая ранка. Маленькой Эмили понадобился укол от столбняка. Я хочу сказать, что мы не можем допустить, чтобы пес вырвался на свободу. Он агрессивен, и никто из нас не сможет остановить животное такого размера. Если кого-то укусят и в месте укуса возникнет инфекция, мы не сможем воспользоваться корабельными лекарствами.

– Но они все равно нам помогут, – возражает она. – Я имею ввиду телевизионщиков. У них есть обязанность заботиться о нас, Каз, строгий кодекс правил. Мы на их корабле, так что в случае чего они окажут нам неотложную помощь. Разве нет?

Глава 33

Мы желаем собакам спокойной ночи. Один терьер смотрит на меня глубокими карими глазами, вид у него потрясенный. Мы с Питом как-то говорили о том, чтобы завести похожую собаку. Мысль об этом давит на сердце. Пытаюсь успокоить этого маленького песика, но он явно не хочет, чтобы я уходила. Не знаю, может, ветер на улице напугал его. Мы с Фрэнни достаем две черные подстилки из рулона, лежащего рядом с пакетами для сбора собачьих экскрементов и порошком от блох, укрываемся от дождя и выходим на корму.

Порывы ветра теперь буквально сбивают с ног. Флюгер, прикрепленный к одной из дымовых труб, бешено вращается, а корабль взмывает на каждую волну и обрушивается вниз, словно мы катаемся на аттракционе в захудалом парке развлечений.

Мы возвращаемся обратно и вытираем лица полотенцами с монограммами. Хотя коридоры и холлы сухие и защищены от ветра, в них холодно, как в холодильниках.

– Если б у нас не было этих собачьих ковриков… – произносит Фрэнни.

По правде говоря, мой пес Бастер никогда не кусал за ногу дочь соседей. Я сказала это, чтобы убедить Фрэнни не приближаться к кавказской овчарке. Не хочу, чтобы она жалела этого пса. В некоторых обстоятельствах откровенная ложь бывает оправдана. Бастер никогда никого не кусал. В ту ночь я узнала правду и рассказала маме о том, что произошло, только спустя десятилетия, в тихие, оцепенелые дни после папиных похорон. Вопреки моим ожиданиям, она не была сильно шокирована. Они с Джеммой переживали это так же, как и я, только понимали папу лучше меня. Мама – потому что знала его с шестнадцати лет, а Джем – потому что унаследовала больше его склонности к саморазрушению.