Смит включает фонарик, чтобы осветить нам ступеньки. Нельзя, чтобы кто-то из нас сломал ногу или запястье. Я двигаюсь медленно. Мы идем, тесно прижавшись друг к другу, через темные рестораны, комнаты отдыха и переходы, пока глаза привыкают к темноте.
Ветер усиливается, и корабль кренится из стороны в сторону, но не до такой степени, чтобы мы потеряли равновесие. Пересекая лобби, направляемся к ресторану «Даймонд Гриль». Камеры, скрытые за зеркалами и вентиляционными отверстиями, следят за каждым нашим шагом. Парад слепых, разодетых в пух и прах заключенных, марширующих по плавучей тюрьме. Камеры инфракрасные? Или с функцией ночного видения? Как мы выглядим со стороны? Узники прежде невообразимого лагеря, которых морят голодом, наряжают в одежду не по размеру и заставляют выступать перед невидимым охранником. Закованная в цепи банда без надежды на спасение.
Из динамиков доносится музыка. «Рапсодия в стиле блюз» Гершвина, но ее трудно распознать. Звук приглушен, и мелодия воспроизводится в замедленном темпе.
Впереди виднеется одинокий огонек, указывающий нам направление.
Мы заходим в «Даймонд Гриль» – ресторан такого класса, куда нас с Питом никогда бы не пустили. Весь зал погружен в темноту, за исключением одного столика в дальнем углу. Круглый стол с четырьмя стульями выделяется в свете театрального прожектора, расположенного высоко под потолком. Стол уставлен изысканным фарфором. Тарелки, блюда, ножи, вилки, ножи для рыбы, чайные ложки, бокалы для вина, стаканы для воды, тарелки для хлеба, ножи для масла, сложенные салфетки, изысканные цветочные украшения в центре стола. Правда, цветы уже поникли. Каждый стебелек обмяк, скатерть покрыта опавшими лепестками и пятнами пыльцы. Вчера мы обсуждали возможность пить из ваз, но Дэниел предупредил, что такая вода бывает токсичной. На корабле и вокруг него так много жидкости, но мы не можем ее пить.
Высокое соло на трубе в «Рапсодии в стиле блюз», эпическом музыкальном портрете Нью-Йорка, вызывает тревогу, когда его замедляют. Это повышение тона, торжественно звучащее в обычном темпе, напоминает ритуал экзорцизма. Последний крик о помощи.
Белый свет прожекторов ослепляет. Из-за него мы кажемся бледными, под глазами и подбородками залегли густые тени. Черно-белое фото из другой эпохи. Каждый из нас стоит за стулом, мальчик-девочка-мальчик-девочка, как нас учили.
– Где еда? – с отчаянием в голосе спрашивает Франсин.
– Ты думала, здесь будет настоящая еда? – фыркает Смит. – Еды нет, Франсин. Благодаря твоему поступку нам нечего есть. Вся еда хранится в закрытых складах на второй палубе. В холодильнике под замк
– Ну, – отвечает она, – я думаю…
– Обращаются с нами как с цирковыми мартышками, – продолжает Смит, щурясь от света прожектора. – Вы хотите, чтобы я станцевал на столе, Адмирал, вы этого хотите? – Он оглядывает зал, кружится, показывает на разные зеркала, тычет пальцем. – Все, что угодно, ради еще одной тысячи платежеспособных зрителей. Мы голодны. Мне шестьдесят лет, и я требую еды!
Дэниел садится. Мы все садимся. Свет бьет прямо в глаза, поэтому приходится заслониться рукой, чтобы видеть остальных. Смит делает то же самое. Угадывается силуэт Франсин.
– Зло во плоти, – бормочет Смит. – И как, по их мнению, им это сойдет с рук?
Дэниел хмурится. Затем он улыбается, приподнимает край скатерти и заглядывает под нее.
Глава 71
Под столом нас ждут три небольших переносных холодильника.
– Здесь написано
У меня слюнки текут.
– Второе блюдо и десерт – в других холодильниках. Типа праздничный ужин из трех блюд.
– Давайте выложим все на стол, – предлагает Смит, широко раскрыв глаза. – Посмотрим, что там.
Морщусь, когда желудок урчит так громко, что остальные наверняка это слышат.
– Мы должны тщательно следовать инструкциям, – возражает Дэниел. – Не хватало еще нарушить какое-то правило и остаться с наглухо закрытыми холодильниками.
– Тоже верно, – соглашается Смит и на четвереньках лезет под стол. Присвистывает, затем появляется снова, сжимая в руке охлажденную бутылку шампанского «Поль Роже». – Французское. Такого вы в «золотом» классе не пробовали. Кто хочет?
– Все шампанское – французское, – едко отвечает Фрэнни. – Я открою.
Она снимает фольгу и, держа бутылку под углом сорок пять градусов, поворачивает ее, умело извлекает пробку, а затем наполняет наши бокалы.
– Пейте понемногу, – предупреждаю я. – В нашем состоянии оно сразу ударит в голову.
– Я хотел бы поднять тост за юную Франсин! – Смит встает и поднимает бокал. – Ведь если именно такие последствия ожидают нас после того, как она открыла тот ящик, то я бы сказал, что мы должны принести ей искренние извинения.
– Я не открывала ящик, – с натянутой улыбкой произносит Фрэнни. – Я уже объясняла.