Последний пассажир

Я кормлю вместе с ней полдюжины собак, содержащихся в неволе, а кавказская овчарка следит за каждым нашим движением. Пес спокоен, но его зубы обнажены, губы подергиваются.

Мы выводим остальных пятерых облегчиться в отведенном месте. Полдюжины собак, выпущенных свободно разгуливать, уже загаживают остальную часть корабля. Но крыс стало меньше. Значительно меньше. Так что цена того стоит.

Я беру четыре банки собачьего корма.

Фрэнни хмурится.

– Ты собираешься покормить остальных шестерых?

– Нет, они сами себя кормят.

Прихватив две большие сковороды на кухне ресторана «Даймонд Гриль», я смазываю их маслом из фритюрницы. Добавляю соль, перец и хлопья чили.

Другие травы и специи спрятаны в складах, но у меня есть хотя бы это.

Когда я возвращаюсь, остальные относятся к моей идее скептически.

– Ты шутишь, – морщится Мишель. – Я не смогу это есть.

– Что ж, – вздыхает Смит, – ты не так голодна, как мы. А я попробую. Давай, Каз, приготовь нам.

Во мне поднимается желчь. Мне не нравится, как Смит ждет, что я подам ему еду. В кафе все по-другому, это деловые отношения. Взаимовыгодные.

– Если я приготовлю вам порцию, вы завтра уберете за собаками. Договорились?

Он кивает.

Открываю банки с собачьим кормом и ложкой выкладываю содержимое в большую миску для смешивания. Ставлю сковороду на тлеющие угли. Корм для собак более влажный, чем мясо, к которому я привыкла, и в нем больше желе, но я делаю все возможное, чтобы сформировать фрикадельки, обваливая каждую в соли, перце и чили, чтобы замаскировать их вкус.

– Жарь их подольше. – У Смита уже слюнки текут. – Если сможешь, обжарь во фритюре.

Фрикадельки шипят, когда я осторожно переворачиваю их на сковороде. Боковым зрением замечаю горящие страницы журнала Vogue. В животе урчит, а в голове проносятся противоречивые мысли, потому что, хотя это и еда, она предназначена не для нас. Мы забираем еду у собак. Я считаю, это справедливо, потому что до сих пор они не пропустили ни одного приема пищи.

Усевшись у костра, мы съедаем по шесть фрикаделек.

– Неплохо, – хвалит Смит, отправляя в рот вторую фрикадельку.

Фрэнни не разговаривает, просто ест.

Мишель жалуется, что не сможет переварить такую еду, поэтому предлагает нам свою порцию.

Честно говоря, фрикадельки отвратительные, но съедобные. Я заставляю себя есть их, помня, что мне нужна энергия для любых предстоящих испытаний. Сегодня я услышала голос сестры, и это подстегнуло меня. Укрепило мою решимость. Я должна снова увидеть ее, маму и Пита.

Мишель рассказывает истории о том, как ее отец в одиночку воспитывал их с братом. Как он пожертвовал своим комфортом, отношениями, чтобы обеспечить их всем необходимым. Она рассказывает нам, как он каждое утро по дороге на работу отвозил их в школу, повествуя о далеких странах, в которых побывал во время службы в армии.

Я вспоминаю наши с Питом прогулки по его деревне. Осторожные, неуверенные разговоры о том, как мы будем жить вместе и когда-нибудь возьмем собаку, старую борзую или бультерьера из приюта для бездомных животных. Он заговорил об этом, когда мы возвращались из паба после воскресного обеда. Я всегда с неловкостью относилась к подобным решениям, к таким серьезным переменам в жизни. Но я начала представлять, что может произойти, когда мы заведем собаку. Стала подумывать об этой поездке и о том, не обсудить ли нам открыто долгосрочные планы.

– Как думаешь, может, в следующий раз приправить их чем-нибудь острым? – предлагает Смит.

– Извините, я была за много миль отсюда. Что?

– Приправить их. Чем-то…

Но его прерывает низкий рев корабельной сирены.

Два гудка.

Фрэнни встает.

Она следующая.

Глава 101

Горький привкус пережаренного мяса на языке.

Наше последнее испытание.

Мы оставляем костер на палубе гореть под сдерживающим пламя моросящим дождем и входим в помещения корабля. Шагаем молча. Сейчас все мои мысли о благополучии Фрэнни. Еще до испытания Дэниела она рассказывала мне про свои яркие кошмары о том, как ей приходится задерживать дыхание в чане с машинным маслом или как ее запирают в чемодане, поэтому я не могу представить ее страдания в этот момент. Утром Фрэнни призналась, что проснулась в холодном поту, уверенная, что уже умерла. Ей не обязательно было рассказывать мне, что снилось. Я всю ночь была рядом с ней.

В коридорах не видно никаких грызунов. Странно, но и никаких признаков присутствия собак тоже не наблюдается.

Вниз по лестнице, в мрачные тихие глубины «Атлантики». Пойдет ли это судно на утилизацию после того, что с нами здесь происходило? Затонет в каком-нибудь морском заливе, с повреждениями от пожара, одичавшими собаками и разграбленными магазинами? Кто после этого еще когда-нибудь ступит на этот корабль?

Центральное лобби освещено только экраном телевизора.

– Интересно, – бормочет Мишель. – Кого они выбрали на мою замену? Если это Миранда Уоллес, то я…

Лица на экране нет. Рта тоже. Только слово «Воздух».

Фрэнни выглядит бледной. Она что-то бормочет себе под нос и потирает ладонями плечи.

На экране появляются губы. Красные. Сложенные из крохотных пикселей.

Мы садимся.

Четыре стула.