Последний пир

— Я президент. И главнокомандующий Корсиканских военных сил. Конечно, у нас есть и генералы, но все они подчиняются мне. — Паоли пожал плечами. — Так устроена демократия.

— Я слышал, вы дали женщинам право голоса.

— На местных выборах. Не вижу причин, почему со временем они не смогут голосовать и на всеобщих выборах или даже баллотироваться в Национальное собрание. У нас здесь много сильных женщин. Когда мужчины гибнут в вендеттах, кто-то должен занимать их место.

— И управлять фермами?

— Да. И пекарнями, и пивоварнями, и рыболовным флотом, и оливковыми прессами. Да и вести вендетту кому-то надо. — Паоли вздохнул. — Найти бы способ покончить с кровопролитием! Что вы думаете о гражданских судах с присяжными заседателями, коллегии которых состояли бы из простых людей? Пусть они сами устанавливают нормы и выносят приговоры!

— Не удивлюсь, если это придумал Вольтер.

— Мы переписываемся. Не хочу хвастать, но Франсуа-Мари тоже заимствует у меня идеи.

Мы шли по террасе, засаженной оливковыми деревьями, к ступеням из сухой каменной кладки: они вели на точно такую же террасу. Поднимаясь по лестнице сквозь летний зной, я заметил, что сеньор Паоли не обратил никакого внимания на палящее солнце. После шестой или седьмой террасы я остановился, чтобы отереть пот, и он предложил мне снять фрак — даже понести его, если мне тяжело одолеть такой крутой подъем. Гордость не позволила мне принять его предложение, и я старался дышать как можно ровней. Мы остановились на дороге, шедшей вдоль обрыва: я окинул взглядом склон, поросший фиолетовым утесником, и синее море вокруг. Вид был прекрасен и дик. Такой неукротимой красоты не встретишь даже в самых глухих уголках юга Франции. Да, этот край в самом деле достоин любви.

На дороге нас ждала карета. Не телега, а открытый экипаж с рессорами и кожаными сиденьями — они так нагрелись на солнце, что обжигали ноги даже сквозь одежду. Сеньор Паоли сел гораздо медленней, привычный к местному зною. Я был восхищен этим человеком — по всей видимости, такое впечатление он и хотел на меня произвести. Сам я по большей части молчал и слушал, пытаясь составить свое мнение о Паоли и предугадать, чем закончатся наши переговоры. Того, что мне рассказал Жером, оказалось недостаточно. В чертах Паоли я не заметил ни единого намека на сибаритство, о котором предупреждал Жером. Скорее это было лицо скромного дворянина, успешного адвоката или богатого купца, решившего посвятить жизнь усердному труду. И лишь в самой глубине его синих глаз светился острый незаурядный ум.

Дом, куда меня привезли, вовсе не был похож на руины. Низкое и длинное здание, покрытое красной штукатуркой, почти полностью слилось со склоном горы. Смуглые юноши с угольно-черными волосами и пистолетами открыли нам ворота — прочные и добротные. Из конюшни навстречу выбежал конюх, и сеньор Паоли помог ему расседлать свою лошадь.

— Здесь можно и поговорить.

Конечно можно: куда ни кинь взгляд, всюду были видны вооруженные мужчины. Даже пастухи на полях сидели с мушкетом за спиной. У мальчишки, что гнал перед собой стадо коз, на шейном шнурке висел пистолет. В стороне я заметил двух охотников с дюжиной кроличьих тушек на поясах: один перебросил мушкет через плечо, другой нес свой дулом вперед. Ручаюсь, полковник Монтабан из Кальви не смог бы подвести солдат даже на пять миль к дому Паоли, не нарвавшись на засаду.

— Пойдемте внутрь, — сказал Паоли. — Вы, верно, очень хотите пить.

Я опасался, что хозяин дома предложит мне вина, однако он поставил на стол кувшин с прохладной водой (видимо, из очень глубокого колодца) и вместе со мной выпил два стакана подряд. Лишь тогда Паоли пригласил меня в свой кабинет, где сел за простой письменный стол, указав мне на стул напротив.

— Итак, что вы предлагаете?

Я начал — по совету Жерома — с того, как глубоко мы уважаем Корсику. Присоединение к великой Франции принесет ей куда больше пользы, чем нескончаемая грызня с бедным и почти разоренным итальянским городом-государством. Мы обещали острову статус провинции со всеми причитающимися правами и привилегиями. Корсиканцы получат собственное собрание и суды. Сама же Корсика уподобится Нормандии и Бургундии — великим странам, ставшим частью Франции.

— А что Париж готов предложить лично мне?

— Разве Арман и Элоиза ничего вам не сказали?

Паоли помотал головой.

— Я хотел услышать это от вас. Насколько я понимаю, вы — друг герцога де Со и маркиза де Коссара, а значит, вы говорите и от их имени. А они говорят от имени короля Франции. Правда, я не вполне понимаю, почему вы сюда поехали. То есть… я понимаю, зачем они вас послали. Но как вы согласились?

Я ответил, что все дело в броччио ди донна.

Паскаль Паоли сперва удивился, потом помрачнел — словно разочаровавшись во мне.