Последний поход Морица фон Вернера

Дождавшись, когда нажравшиеся от пуза и захмелевшие стрелки утратили к еде интерес, фон Цоберг привлек к себе внимание одним движением. Затянутый в перчатку кулак рыцаря, размером с небольшое ядро для пушки, ударил по столу так, что подпрыгнули миски. Мгновенно смолкнув, наемники испуганно уставились на рыцаря, а поперхнувшийся от неожиданности Фриц побагровел, пытаясь сдержать кашель.

Фон Цоберг обвел притихших сотрапезников тяжелым взглядом холодных голубых глаз и, словно карты на стол, выложил весьма заманчивое предложение. Дескать, живет по соседству в неком городишке известный на все окрестные княжества золотых дел мастер. Маленький, сухонький старикашка, с виду чистый гном, давно зажившийся на белом свете. Скупой, зимой снега не выпросишь, деньги в рост дает. Немало людей он таким образом по миру пустил, но никто не жалуется: сам курфюрст Урренский у него подарки для супруги заказывает. Ювелир же не прост – с князя за работу берет гроши. За что его высочество считает мастера честнейшим человеком и не раз приглашал жить в столице. Но старик так привык к своей норе, что уже много лет даже носа из нее не высовывал. Сидит в доме, как гном в пещере, и света белого не видит.

Не успел мессир перейти непосредственно к своему предложению, как сердце фон Вернера тоскливо заныло. Не нужно было быть провидцем, чтобы догадаться, куда клонит рыцарь. Уставившись в миску с объедками, Мориц подумал, не стоит ли ему сейчас подняться и выйти из флигеля? Но фон Цоберг продолжал говорить, не останавливаясь, а через несколько мгновений уходить было поздно.

– Десять тысяч гольдгульденов, – четко выговаривая каждое слово, произнес рыцарь, – наличными. Золото, серебро в слитках. Самоцветы. Украшения на продажу. Все это старый хрен держит в доме, – фон Цоберг сделал паузу и, не глядя на слушателей, отпил несколько глотков из кубка. – Взять деньги – раз плюнуть, – продолжил рассказчик, не дождавшись вопросов. – В доме, кроме ювелира, живут только его сын с женой и сторож.

– Что-то маловато домочадцев для такого богатея, – осторожно заметил Ганс.

– Жлоб патамучта, – пьяно сказал Олень. – Я таких навидался, – он затряс головой, – а одному кровь пустил…

– Тихо вы! – прикрикнул Виктор на товарищей. – Пусть мессир доскажет.

– Да-да, – поддержал Фриц. – Помолчите.

Мориц основательно глотнул из кружки и, слушая, как рыцарь рассказывает план набега на дом ювелира, неловкости уже не ощущал. В конце-то концов, кто он такой, чтобы осуждать других? Разве не предал он Хлонге, нарушив клятву, данную при подписании контракта? А то, что из-за любви, так где сейчас эта любовь? Лежит в земле, и жрут ее черви…

Ощутив, как его замутило, фон Вернер громко икнул. Будь сейчас война, служи они против Уррена, думал он, выпотрошить сундуки старого ювелира было бы делом законным и почетным. Примеров тому не счесть! В книгах, описывавших сражения давно минувших дней, авторы зачастую со скрупулезностью кассира перечисляли свою добычу. А каких только рассказов он не слышал от товарищей по оружию еще в гарнизоне Замштадта. Как захватывали целыми семьями пленных для выкупа, а бедняков продавали на рудники, каменоломни, галеры. Как тащили после штурма из чужих домов все ценное и тут же сбывали за гроши маркитантам. А стоило хозяевам голос возвысить или сдуру стать на защиту нажитого горбом имущества, как получал такой храбрец палашом по голове. Жратву на чужой территории просто отбирали, выметая из крестьянских амбаров все до последнего зернышка, оставляя целые села помирать от голода. Если можно на войне, почему сейчас нельзя? Ну, мир, ну, тишь да гладь, а завтра – «раз!», и понеслись друг дружку резать.

К чему душой кривить, не отрываясь от кружки, Мориц заставил себя допить самогон, на военную службу зачем шел? Ведь не только за славой и приключениями, за богатством шел. Чтобы всякий встречный-поперечный с первого взгляда понимал, что перед ним человек не простой, не рыцарь, у которого от предков только перстенек с гербом остался, а настоящий сеньор. Чтобы никогда о деньгах не задумываться, как это дворянину пристало. Но, поманив сказочными сокровищами Заморья, жизнь не замедлила обмануть…

Ощутив, что его сейчас стошнит, побледневший Мориц вскочил и, зажав рот ладонью, выбежал из флигеля. Замолчав на полуслове, фон Цоберг проводил парня удивленным взглядом, а Олень поднялся с лавки. Но через мгновение, услышав раздавшиеся за дверью характерные, всем знакомые звуки, наемники громко расхохотались.

– Тьфу ты, тока питье перевел, – с осуждением заметил Курт. – Лучче бы не пил, раз брюхо слабое.

– Да ладно тебе, – махнул рукой Виктор. – С кем не бывает. Не знаю, с чего…

– Тихо, – сказал рыцарь, и все снова замолчали. – Дверь в дом нам откроют: сторож – мой человек. Я его туда сам пристроил: старый скряга польстился, что слуга за харчи и кров работать будет. Когда дело сделаем, каждому по тысяче гольдгульденов. Ну как? Согласны?