Последний полет орла

Констан с досадой отшвырнул шпагу в сторону. Доктор Рекамье перевязывал раненого, Симонар поднял шпагу Бенжамена и вытирал с нее кровь своим платком. Простившись с секундантами и не уделив ни слова своему врагу, Констан один ушел через парк к решетке, выходившей на улицу Шартр, сел в оставленный там наемный экипаж и поехал домой. На улицу Басс-дю-Рампар он наведается вечером… а может быть, и завтра. Странно, но у него нет никакого желания увидеть Жюльетту. Неужели он окончательно исцелился от своей любовной болезни? Хотелось бы верить.

Жюльетта сейчас пребывает в тревоге из-за Каролины Бонапарт, жены Мюрата. Бросив вызов австрийцам, неаполитанский король отступал, терпя одно поражение за другим; за десять дней его армия сократилась вчетверо, разбежавшись в разные стороны. В это время Каролина оставалась в Неаполе, делая вид, что всё не так плохо, в то время как к городу приближались английские военные корабли. Ее мать, дядя-кардинал, брат Жером и дети (старшему, Ахиллу, всего четырнадцать лет), были захвачены, когда пытались бежать из Неаполя в Тулон. Каролине пришлось заключить договор с капитаном Кэмпбеллом, передав англичанам весь флот и арсеналы Неаполя в обмен на позволение своим родным укрыться в Гаэте, а ей самой с детьми выехать в Прованс. Мир рушился, но она оставалась королевой, не превратившись в униженную просительницу: все переговоры велись через графа Каприати, двери дворца оставались закрыты перед захватчиками. Окончательно разгромленный Мюрат пробрался туда ночью, чтобы проститься с женой; на другой день Каролина поднялась на борт английского фрегата «Гигант», а еще два дня спустя в Неаполь явился одноглазый граф Нейпперг с двумя кавалерийскими полками и потребовал выдать ему сестру Бонапарта… Мюрат же как будто пробрался в Канн и предложил свои услуги шурину, но Наполеон не удостоил его ответом.

Вчера вечером все разговоры вертелись вокруг дальнейшей судьбы Мюратов, пока Монлозье не позволил себе отпустить какое-то едкое замечание. Глаза Жюльетты блеснули гневом и тотчас заволоклись слезами обиды; Бенжамен одернул наглого старикашку, призвав его взвешивать свои слова, прежде чем произносить их.

– У меня есть еще десятки таких слов, и я выскажу их все, хотите вы того или нет! – ответил тот надменно.

– Как угодно! – прошипел Констан, стараясь держать себя в руках. – Говорите их хоть сотнями, всё равно им грош цена!