Последний полет орла

Граф де Монлозье – единственный вулкан в Оверни, который до сих пор извергает зловонную серу. Он умудрился дожить до шестидесяти лет, обличая все режимы, сменявшие друг друга во Франции, и при этом служа им! Став депутатом Национального собрания, он поносил и дворянство, и духовенство, и либеральную партию, а когда депутатов распустили, взял прогонные для возвращения домой, но отправился не в Клермон, а в Кобленц, где тоже наделал себе врагов, уехал в Англию и заслужил там репутацию сумасброда. Он хватался за всё: изучал по верхам право, анатомию, химию, геологию, историю, философию, богословие, оккультизм, магнетизм, физиогномику и думал, что имеет право высказывать свое суждение обо всех этих предметах, не признавая авторитетов. Ему было неважно, на кого нападать и за что бороться, – важна была сама борьба, шум извержения и красота лавовых потоков. Первый консул Бонапарт специально вызвал его во Францию, чтобы начать в газетах кампанию против англичан, и Монлозье не пожалел для них резких слов. Его статьи, к которым всячески привлекали внимание, даже издали отдельной книгой, но граф заявил протест против публикации, на которую он не давал своего согласия. Талейран назначил его атташе при Министерстве иностранных дел. Под видом дипломатических поручений, Монлозье объездил Швейцарию, Италию и Германию, изучая вулканическую деятельность – природную и общественную. Главной его миссией, однако, было написать «Историю французской монархии», четко обозначив роль Революции в крушении общественных институтов и Бонапарта – в их восстановлении. Эта работа затянулась на четыре года, а когда Монлозье, наконец, отослал рукопись на утверждение (Бонапарт к тому времени уже стал императором), то ему не выдали разрешения на публикацию и не вернули сам манускрипт. Главную роль в становлении современной Франции автор приписывал земельной аристократии, нападая на имперских нуворишей, деяния императора хвалил сдержанно; книга была написана броско, ярко, увлекательно, но сумбурно. И всё же Монлозье не постигла участь госпожи де Сталь, наоборот: Наполеон дал ему особое задание – сообщать ему лично о том, что о нём думают в обществе. И граф стал радостно говорить императору правду, пока тот случайно не забыл в карете один из его рапортов, сделав таким образом имя доносчика достоянием гласности. После прихода к власти Бурбонов граф, наконец, издал свою «Французскую монархию», добавив к ней третий том (хотя Людовику XVIII там многое не понравилось), а незадолго до неожиданного возвращения Наполеона с Эльбы присовокупил и четвертый – с предисловием, состоявшим из яростных плевков в императора. Это не помешало ему назвать вернувшегося изгнанника «светилом, в честь которого полагается возводить колонны». И вот теперь этот человек обвиняет Констана в лицемерии!

– Я мог ошибаться в людях и суждениях, но я никогда никого не предавал! – кричал Констан, побагровев от возмущения. – А вы наушничали Бонапарту!

– Я говорил ему то, чего он не желал слышать! – возражал Монлозье. – Я был занозой в его… пальце, а вы – перчатка на его руке!

Ах, перчатка? Отлично! Вот она! Дуэль! Завтра же!

Черт побери, царапина на руке – это слишком мало. Один из них должен был убить другого, иначе какой смысл?

…Шарлотта собиралась в театр. Из какого именно замечания, мельком оброненного им на лестнице, выросла ссора, Констан даже не смог бы сказать. Она устроила истерику со слезами, сказала, что теперь не может никуда пойти в таком состоянии, и это он во всём виноват – он сломал ей жизнь! Бенжамен переоделся и поехал на улицу Басс-дю-Рампар.

Глава тринадцатая. С ног на голову

Первое, что увидел Лафайет, явившись на Марсово поле, – пурпурный трон под балдахином, с такого же цвета подушкой под ноги. Позади трона расположили две трибуны для народных избранников, в ста шагах напротив – восходящие ряды скамей под тентом, для выборщиков и депутаций от армии; на тридцати двух столбах с большими деревянными орлами были прибиты таблички с названиями департаментов. В центре этого амфитеатра стоял алтарь с местами для священников и музыкантов; неподалеку – пирамида с чем-то вроде римского полевого жертвенника, вокруг которой построились отряды Национальной гвардии, Императорской гвардии и линейных полков.

Двадцать пять лет назад возле Военного училища тоже стоял трон – для короля, королевы и дофина. Вооруженные федераты окружали Алтарь Отечества, Талейран служил мессу, Лафайет, командовавший Национальной гвардией, первым принес присягу в верности нации, закону и королю, поклявшись защищать Конституцию, принятую Национальным собранием и утвержденную королем, и стоять на страже свободы. В том же самом поклялся Людовик XVI… Трибуны были полны; сходя с них, люди обнимались, пели, пускались в пляс… Праздник Федерации в первую годовщину Революции действительно получился праздником, хотя погода подвела: небо затянули свинцовые тучи, то и дело срывался дождь. В этом можно было бы разглядеть предзнаменование…