В целом у читателя публикаций на польском и/или французском языках появлялся образ императора, стоящего на коленях и обращающегося к богу; в русских же текстах Николай I представал скорее рыцарем, опустившимся на одно колено и вызвавшим у участников действа восторженные чувства. Такое разночтение привело в итоге к тому, что читатель – неважно, находился ли он в Варшаве или, например, в Москве, – интерпретировал варшавскую церемонию в более или менее привычном для себя смысле, имея в виду те или иные исторические и религиозные установки.
4.2. Достойные предшественники нового польского короля
Хотя манифест о коронации, адресованный русскому читателю, содержал указания на некоторую связь с российской традицией, в действительности события, разворачивавшиеся в столице Царства Польского, выстраивались авторами действа (и в первую очередь императором Николаем) как прямо апеллирующие к традиции польской. Фактически во время коронации Николай I стремился встать в ряд с польскими королями прежних эпох. Речь при этом идет не только о шагах практических, таких как выделение средств на реставрацию главного символа власти польских королей – Вавельского замка в Кракове[658]
. Император подошел к делу со всей серьезностью и выстроил целую систему, которая должна была отсылать к конкретным фигурам и событиям.По какому принципу Николай I выбирал своих «достойных предшественников» на польском престоле? Имела ли для него значение их политика в отношении России, руководствовался ли он стремлением связать себя с союзником империи? В этом случае взгляд монарха мог пасть на польского короля Станислава Августа Понятовского – известного фаворита Екатерины II. Станислав Август был фигурой относительно недавнего прошлого (скончался в 1798 г.), поэтому Николай был осведомлен о нем даже по рассказам современников.
Как известно, последние месяцы своей жизни после отречения от польского трона Станислав Август прожил в Петербурге. Современники, наблюдавшие его в это время, неизменно именовали его «злополучным изгнанником»[659]
, «несчастным королем»[660], а место его последнего пребывания – Мраморный дворец в Санкт-Петербурге – «могильным дворцом»[661]. А. Чарторыйский в своих «Мемуарах» описывал реакцию поляков на встречу со Станиславом Августом в Москве в 1797 г. во время коронации Павла I: «Они (поляки. –Вместе с тем в практическом отношении положение Станислава Августа при петербургском дворе было исключительным. Его приезд в Петербург в 1797 г. сопровождался церемониальным въездом в город, а император Павел устроил в его честь официальный прием, а при дворе был снят траур по недавно скончавшейся Екатерине II[665]
. Зримым символом высокого статуса короля в Петербурге стал выбор места его проживания: Станиславу Августу был отведен Мраморный дворец, построенный Екатериной II для графа Г. Г. Орлова. Располагавшийся в центре столицы, дворец находился в непосредственной близости как от главной монаршей резиденции страны – Зимнего дворца, так и от строящегося Михайловского замка Павла I. Не менее достойно отрекшегося польского короля принимали в Москве во время упоминавшейся коронации Павла I: московскому главнокомандующему действительному тайному советнику М. М. Измайлову было приказано освободить для размещения Станислава Августа свой дом. 2 марта 1797 г. он сообщал императору: «Всемилостивейший государь! Вашего императорского величества указ о чищении и приготовлении дома, в котором я живу, для пребывания Его величества короля Польского я имел счастье получить и высочайше повеленное все исполнить с… поспешностию»[666].