Последний польский король. Коронация Николая I в Варшаве в 1829 г. и память о русско-польских войнах XVII – начала XIX в.

И все же дух времени состоял не в этом. Разговоры с московским дворянством и купечеством или обсуждение дипломатических позиций, сколь бы значимыми ни были такие действия, в глазах общества не отражали главной потребности – видеть императора воином, который во время войны – тем более такой войны – руководит армией. Александр же оставался в Петербурге[978], узнавая о произошедшем на театре военных действий постфактум и далеко не в полном объеме, а его реакция на происходившие события была зачастую крайне неточна. Для столичного общества было очевидно, что император больше не контролировал ситуацию, а империя тем временем переживала события грандиозные и трагические.

Как известно, сообщение М. И. Кутузова о сражении при Бородино, точно описывавшее все произошедшее на поле, но никак не сообщавшее о дальнейших планах командующего[979], вызвало в Северной столице череду восторженных празднеств[980]. Новость достигла Петербурга в день орденского праздника св. Александра Невского и была воспринята как сообщение о триумфе, которого так долго ждали и на который надеялись. Кутузов был произведен в генерал-фельдмаршалы с пожалованием 100 тыс. руб., а в армию направили многочисленные награды[981].

Информация о том, что Москва оставлена русскими войсками и горит, стала для Петербурга в полном смысле слова громом среди ясного неба. Первые сведения о случившемся император Александр получил 7 сентября и не от направленного Кутузовым полковника А. Ф. Мишо де Боретура, который прибыл лишь на следующий день, а от Ф. В. Ростопчина[982]. В день получения новости о том, что русские войска оставили Москву, император написал теперь уже генерал-фельдмаршалу Кутузову: «Князь Михаил Ларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от Вас. Между тем от 1 сентября получил я чрез Ярославль от московского главнокомандующего печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело сие известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал-адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь несчастной решимости. Александр»[983].

Сообщение об отходе войск не просто «отравило удовольствие, доставленное… победою», как выразился император в письме сестре[984], оно радикально изменило общественный взгляд на Александра I. Поведение императора после Бородино напомнило всем его действия после катастрофы Аустерлица 1805 г., когда монарх, застигнутый врасплох, в отчаянии бежал с поля боя и едва не попал в плен[985], однако не отказался от пышного празднования, устроенного в честь его возвращения в российскую столицу. Когда же в Петербург начали поступать новости о разгроме армии под Аустерлицем, император столкнулся, по выражению Н. Н. Новосильцева, «с по-настоящему тревожным отношением общества; более не говорили о предательстве (австрийцев. – Прим. авт.), но приписывали все несчастья одному ему»[986].

Уже в начале осени 1812 г. в том, что касается «символического капитала», император Александр стоял на грани банкротства. События развивались стремительно. Через несколько дней после того, как русская армия оставила Москву, великая княгиня Екатерина Павловна писала брату: «Несмотря на неприятность, которую я должна причинить Вам, дорогой друг, я не в состоянии больше молчать. Взятие Москвы раздражило и ожесточило всех; неудовольство дошло до крайних пределов, и Вашу особу не щадят. Если это доходит даже до меня, то можно судить об остальном. Вас громко обвиняют в бедствии, постигшем государство, в разорении всех и каждого и, наконец, в том, что Вы погубили честь страны и свою собственную. И Вас осуждает не одно какое-нибудь сословие, а решительно все… судите сами, каково должно быть положение дел в стране, когда презирают ея главу; нет той вещи, которой бы человек не сделал бы, чтобы восстановить свою честь… На Вас жалуются во всеуслышание; я считаю долгом сказать Вам это, дорогой друг, так как это весьма важно. Не мне указывать Вам, что делать, но спасите свою честь, которая задета. Ваше присутствие может снова расположить умы в Вашу пользу; не пренебрегайте никаким средством и не думайте, что я преувеличиваю; к несчастью все, что я говорю – правда…»[987]