Наказания вместе с тем не ограничились выволочками на улицах Парижа. Показателен разговор, затеянный императором в 1814 г. в Париже с генералом Ермоловым, к которому он неожиданно обратился с вопросом: «Ну, что, Алексей Петрович, теперь скажут в Петербурге? Ведь, право, было время, когда у нас, величая Наполеона, меня считали за простачка
»[1020]. Когда император получил из Петербурга прошение Сената об устроении праздника-триумфа[1021], его решение было быстрым и резким. Император не забыл своей столице обиды, которая была нанесена его самолюбию. Очевидно, к тому времени он сформировал и нарратив, позволявший сместить восприятие победы. Император отослал в Петербург следующий указ: «Дошло до моего сведения, что делаются разные приготовления к моей встрече. Ненавидя оные всегда, почитаю их менее приличными ныне. Един Всевышний причиною знаменитых происшествий, довершивших кровопролитную брань в Европе. Пред Ним мы все должны смиряться. Объявите повсюду мою непременную волю, дабы никаких встреч и приемов для меня не делать. Пошлите повеление губернаторам, дабы ни один не отлучался от своего места для сего предмета»[1022].Можно предположить, что присланный из Петербурга «Проект обряда торжественной встречи» неприятно поразил императора. Хотя в преамбуле текста говорилось о «мужественном предводительстве прославляемого… монарха», сделавшего возможным «блистательные успехи победоносного Российского воинства»[1023]
, суть проекта сводилась к встрече «обожаемого» императора, но не царя-полководца или государя-воина. Не имея под рукой предписанного стандарта относительно того, как следует воспринимать произошедшие события, сенаторы руководствовались лишь собственным и не слишком лестным для Александра видением ситуации. Изъявляя чувство «живейшей благодарности», они предлагали императору вступить в город под пушечные выстрелы, звон колоколов и пение придворных музыкантов и певчих, отведать хлеб-соль, пройти мимо домов, украшенных «цветами и тканями», через триумфальные арки, мимо «особых возвышенных галерей», в которых должны были размещаться члены императорской фамилии, а также представители сословий, министерств и города. Планировалось, что в шествии к Казанскому собору Александра I будут сопровождать избранные купцы и члены магистрата, дворянство, «присутственных мест чиновники», чины департаментов и коллегий, депутаты от губерний, Правительствующий Сенат и обер-прокурор, Госсовет и статс-секретари, статс-дамы и камер-фрейлины. Из текста следовало, что за императором будут следовать все, кроме собственно армии[1024]. Военные чины появлялись в описании лишь для традиционного оформления церемониала: отряд лейб-гвардейской конницы открывал и закрывал шествие, а вдоль улиц предполагалось устроить «шпалеры» войск[1025]. Хотя сенаторы полагали необходимым вынести трофеи, захваченные у неприятеля, и назначить императору должное сопровождение из «генерал-адъютантов, флигель-адъютантов в свите Его Императорского Величества состоящих», документ содержал впечатляющую приписку: «Если Государь Император не соизволит предводительствовать войску и без оного вступить за благо рассудит в столицу, тогда весь ход будет замыкать отряд конницы с трубами и литаврами»[1026]. Таким образом, высшие чиновники империи не просто предполагали, но прямо указывали, что «сокрушитель Наполеона» Александр I вполне может вступить в свою столицу и без войска. Образ монарха выстраивался в данном случае в соответствии с принятой императором на себя ролью «лидера нации»[1027], и появление армии не воспринималось Сенатом как неотъемлемая часть композиции. При этом сенаторы, не уловившие смену символической конъюнктуры и не получившие иных установок, посчитали возможным заявить об этом совершенно недвусмысленно.Александр вернулся в столицу своей империи 13 июля 1814 г. как частное лицо. По этому случаю в Петербурге несколько недель нескончаемой чередой шли праздники, чествования, публичные маскарады, молебствия и гулянья[1028]
. 30 июля столица чествовала триумфом императорскую армию: в город прибыли старейшие гвардейские полки – Преображенский, Семеновский, Измайловский, а также Егерский полк, Гвардейский морской экипаж и две роты гвардейской артиллерии. Армия входила в Петербург без императора: полки вел великий князь Константин Павлович. Император согласился лишь принять парад[1029].Историки традиционно объясняют действия Александра I, решившего отказаться от триумфального въезда в столицу во главе армии, особенностью его личности. Это соображение вполне справедливо. Речь, однако, идет не о неприятии публичности и не о том, что близорукий и плохо слышавший монарх стремился сократить свое участие в церемониях[1030]
, а о форме переживания травматичного опыта, которую выбрал для себя император.