Последний польский король. Коронация Николая I в Варшаве в 1829 г. и память о русско-польских войнах XVII – начала XIX в.

В январе 1813 г. император Александр писал А. Чарторыйскому[1042]: «Успехи, которыми Проведение благословило мои усилия и настойчивость, нисколько не изменили ни моих чувств, ни моих намерений в отношении Польши. Пусть же Ваши соотечественники будут спокойны на счет могущих быть у них опасений. Месть – чувство мне незнакомое; для меня наибольшее наслаждение – платить за зло добром. Моим генералам отданы строжайшие приказы поступать сообразно распоряжениям и обращаться с поляками дружески и по-братски. Буду говорить с Вами вполне откровенно. Чтобы осуществить мои любимые мечты относительно Польши, мне, несмотря на блеск теперешнего моего положения, предстоит победить некоторые затруднения. Прежде всего – общественное мнение в России. Образ поведения у нас польской армии, грабежи в Смоленске, в Москве, опустошение всей страны воскресили прежнюю ненависть… Затруднения эти, при благоразумии и осторожности, будут побеждены. Но чтобы достичь этого, надо, чтобы Вы и Ваши соотечественники содействовали мне. Надо, чтобы Вы сами помогли мне расположить русских к моим планам и чтобы Вы оправдали мое, известное всем, особое расположение к полякам и ко всему, что касается их любимых идей… надежды Ваши не будут более обмануты. По мере выяснения результатов военных действий, Вы будете видеть, насколько мне дороги интересы Вашего отечества и насколько я верен своим прежним мечтам… Вы должны убедить Ваших соотечественников выказывать к России и к русским добрые чувства, чтобы изгладить впечатления этой кампании и этим облегчить мне мой труд… Польше и полякам нечего опасаться от меня какой бы то ни было мести… Всем русским генералам отдан приказ обращаться с поляками, как с братьями и друзьями»[1043].

Это длинное послание было направлено императором другу юности, когда русские войска едва пересекли границу империи и Герцогства Варшавского. Оно впечатляет силой того стремления (а самые важные позиции повторяются в письме несколько раз), с которым Александр I намеревался одновременно успокоить поляков и воздействовать на русских. Последних надлежало очаровать и заставить вести себя в Польше спокойно. Примечательно и указание на «обращение… по-братски» как на некое предписание, а точнее – приказ. Интересно, что признаваемые императором грабежи поляков, имевшие место, конечно, далеко не только в Смоленске и Москве, не были маркированы как нечто требующее оправдания, покаяния или воздаяния. Предписания полякам не касались материальных или даже моральных позиций: достаточно было просто «выказывать к России и к русским добрые чувства». Суровая ирония всего происходящего была связана с тем, что на роль императорских любимцев были назначены в прямом смысле слова враги, ведь до окончания столкновения в Европе было еще очень далеко.

По подсчетам историков, число поляков, служивших в армии Наполеона в 1812 г., доходило до 120 тыс.[1044] Этот контингент считался одним из наиболее боеспособных и преданных Бонапарту. В польской историографии укрепился образ, согласно которому «польские легионы были первыми вступившими на территорию России в 1812 г. и последними ее покинувшими»[1045]. Действительно, в Польше война, названная Наполеоном «второй польской войной»[1046], воспринималась как долгожданная, имевшая своей целью воссоединение страны в границах до разделов 1772 г.[1047] Образование в 1807 г. Герцогства Варшавского под протекторатом французского императора расценивалось как первый шаг на этом пути. Все это нашло отражение в польской риторике эпохи: активное распространение получила стереотипизация русских через использование ориенталистского концепта («азиатские варвары», «дикие взбесившиеся москали», «кровожадные народы», «дикари-казаки» и т. д.)[1048]. Стоит отметить и формулировку из речи депутатов Генеральной конфедерации Королевства Польского, обращенную к Наполеону в 1812 г. и описывающую начавшуюся войну как «карающее ее (Россию. – Прим. авт.) предопределение проведения, которое, тронувшись нашими страданиями, вознамерилось положить им передел»[1049].