Последний полустанок

Переминаясь с ноги на ногу, Тимофей хотел возразить, но, видимо, стеснялся. Наконец, заметив ободряющий взгляд Афанасия Гавриловича, решился.

— Я ведь сейчас в деревне живу. У нас, конечно, хорошо. Своя электростанция. А ведь есть еще деревеньки, где керосин жгут.

— Знаю, — согласился Набатников. — Но ведь за этим мы и хотим «небесную силу» на Землю спустить. Ты думаешь, не получится?

Тимофей откинул ногой камешек и с уважением погладил крыло планера.

— Уже получается. Только я думаю, что курбатовская фотоэнергетическая ткань себя больше оправдает. Один раз купил — и горя мало.

— Постой, постой, о чем ты говоришь? — вдруг неожиданно для себя рассердился Набатников. — Но ведь она дает ничтожную энергию в сравнении с космической. Особенно зимой или в пасмурные дни. Тогда аккумулятор работает только на освещение.

— И то хорошо. Керосин не надо доставать… Вот вы космическую энергию на Землю спустили. Прямо в намеченную точку — в райцентр. А дальше что? Как ее из района в деревню спустить? Я боюсь, Афанасий Гаврилович, что с этим космическим товаром многие наши торговые деятели не справятся. «Небесная сила» у них будет лежать на складах, пока не выдохнется. Взять хотя бы те же батареи для приемников. В сельмаг они попадают уже разряженными — срок хранения прошел. Нет, уж лучше с торговой сетью не связываться. Надо что-то другое придумывать.

Набатников шутливо погрозил пальцем.

— Смотри при них не скажи. Явный поклеп на честных деятелей советской торговли. Обобщаешь, дружок. Злостный выпад.

— Да я разве про честных говорю? — Тимофей даже растерялся от столь необычного обвинения. — Я только про факты. А люди — они разные бывают. — Он замолчал и опять любовно погладил крыло космической птицы.

Набатников почувствовал какую-то недоговоренность и, желая успокоить Тимофея, сказал:

— Не горюй. К тому времени, когда в магазинах появится расфасованная «небесная сила», торговать ею будут изумительные продавцы такой кристальной честности, что в сравнении с ней дистиллированная вода показалась бы мутной, как из лужи. А директора магазинов, заведующие базами и другие деятели товаропроводящей сети будут обладать умом философа, оперативностью полководца и нежнейшей любовью к потребителю…

Сказал, но в сердце закралась тревога. Скоро ли настанет такое время? Вспомнился разговор об отце Аскольдика. Ведь людей переделаешь не сразу. С техникой легче. А вдруг эти банки, в которых запрятаны невидимые частицы далеких звезд, пыль гибнущих миров, чудесная сила бескрайних пространств, дерзновенная мечта и величие духа… вдруг они станут рядом с рыбными консервами, и небритый продавец с пахнущими селедкой руками, будет швырять их на прилавок: «Вам какие? «Судак», «Сазан», «Частиковые»? Нет? «Космические»? Так бы сразу и сказали… Нечего народ задерживать».

Все это, конечно, шутка. Но почему-то от нее на душе невесело. Пора собираться домой. Надо собственными глазами взглянуть на радиограммы, посланные с контрольных пунктов, возможно, в них есть что-нибудь интересное. Вероятно, и радиолюбители шлют по старому адресу: «Москва. Спутник» — результаты своих наблюдений и записи сигналов на магнитофонной ленте. Вероятно, удивляются множеству каналов, по которым идет передача. Несомненно, что «Унион» виден теперь и днем и ночью, и не только когда восходит и заходит солнце. Это уже настоящая яркая звезда.

Планер закрепили на крыше фургона. Набатников сердечно попрощался с колхозниками и вместе с Мейсоном и Бабкиным сел в машину. Бабкина опять посадили впереди. Глядя на черную и блестящую, будто сапожными щетками начищенную, дорогу, Тимофей заскучал по дому. Надоело ездить. У Димки другой характер, он непоседа. Интересно, куда его пошлют после этой командировки? Все ничего, но ведь опять встретится какая-нибудь Римма. Не везет парню.

И лишь сейчас Бабкин вспомнил, что второпях не успел прочитать ее письмо как следует. Он даже не понял, почему оно адресовано ему, а не Димке? Опять какой-нибудь ловкий ход.

Ошибался Тимофей. После всего того, что произошло, Римма не могла писать Вадиму, но у нее оставалась крохотная надежда на Бабкина — может быть, он замолвит за нее словечко перед Дерябиным или кем-нибудь другим из начальства, чтобы ее опять устроили в лабораторию. Вернувшись в НИИАП, Медоваров сразу же подписал приказ об увольнении Риммы «за халатность и нарушение трудовой дисциплины». Зачем тащить за собой «хвост», который может повредить на новой работе?

Так кончилась «научная карьера» Риммы. Пришлось поступить официанткой в ресторан, где она часто бывала с Петром, где ее однажды встретили Нюра и Поярков. Там она любила танцевать.

«…А сейчас не потанцуешь, —

писала Римма, —