Последний приют

— В горы поднимаешься, — говорила ему Макбуле. — Хорошенечко пропотеешь, до завтра все как рукой снимет!

Это было ее лучшее лекарство. Она всегда так делала, когда садился голос.

Спина ходжи горела огнем. Терпение его лопнуло.

— Убила ты меня, сожгла всю шкуру! Поговорю я с тобой в горах. Быстро сними это с моей спины! — закричал он.

— Это от пота, если сейчас сниму, тогда еще сильнее будет печь! — ответила Макбуле.

Открывающийся перед нами пейзаж заставил меня задуматься.

В тишине на краю плотины сидели люди. Я чертил карту. Вдруг заметил, что среди нас нет Ремзие. Вначале я не придал этому большого значения, зная ее характер и то, что она предпочитает находиться в дали от людей. Мы очень долго ее звали, но ответа не было. С каждой минутой наша тревога возрастала. Немного ранее я видел, как она впереди всех поднималась в горы. Что могло случиться?

Ребята запаниковали. Мы стали заглядывать во все трещины и провалы. Конечно же, здесь могли быть и другие опасные места.

Ходжа сразу подумал о другом.

— Не знаю. В горах находимся. Бандюги схватят, как куропатку, за ноги.

Через некоторое время Ремзие спустилась с вершины горы. Оказалось, что она поднялась на самую высокую точку, чтобы посмотреть на развалины минарета. Как она смогла найти дорогу и как по ступеням подняться среди скал?

— Девочка, мы подумали, что ты сорвалась, — сказал ходжа. — А мне на ум пришли совершенно другие мысли. Спаси Аллах, это же вершина горы. Чего только не приключится?!

Среди нас Ремзие была самая серьезная. Однако и она смеялась вместе с нами. Постепенно она начинала меняться.

— Что ты там искала? — стал ругать ее Азми. — Почему ты так глупо поступила? Ты что, не подумала о том, что может сорваться какой-нибудь камень?

Ремзие и вправду выглядела напуганной.

Дядька печально сидел в стороне. Его разыграли. Бедняга хотел немного выпить этой ночью, однако в бутылку с ракы добавили воду.

Но в этот день мы позабыли о всех невзгодах, которые приключились с нами. Мы походили на группу туристов.

Когда мы той ночью возвращались в отель, я спросил у Ремзие:

— Почему ты пошла на это ребячество?

— Может, из-за одиночества. А может, из-за страха?

— Может, он… — начал я.

На этот раз она не стала ничего отрицать и только ответила:

— Может. Может, решила от всего убежать и скрыться.

— У меня совершенно другие проблемы. Все жалуются на что-то, а я… Мне кажется, что должно произойти что-то хорошее. Я ведь настолько беден.

Я до этого ни с кем так долго не говорил, и мне даже стало за себя стыдно.

— Этот малыш! Все мои мысли только о нем! — добавил я.

Вокруг нас прогуливалось несколько человек. Наши друзья разошлись по своим делам. Я посмотрел по сторонам: пустые глазницы окон, свидетельствующие, что в этих развалинах когда-то очень давно жили люди. Все, словно на кладбище, выглядело бесцветным, забытым. Блуждающий в этих развалинах человек как будто попадал в другую, прошлую жизнь.

Однако отстроенный заново город жил совсем другой жизнью. В городе было четыре театра. Да, целых четыре театра! А один из них, где мы должны были выступать, находился на берегу озера.

Подкрепившись, мы все вместе прошлись по этим театрам. В одном из них находилась почти распавшаяся труппа, которая в скором времени должна была его покинуть. В другом — труппа из Битлиса[88]. Причем, весьма оригинальная труппа. Такой мы еще не встречали. Они занимались импровизацией. На Битлисском диалекте они ставили довольно серьезные произведения, произносили высокопарные монологи. Получалось что-то вроде труппы из Азербайджана, говорившей на турецком языке.

Труппа показывала пародии. Самой смешной из них была пародия на стамбульский диалект. Как мы смеялись и пародировали диалект Кайсери[89] и жителей Черноморского побережья, так они смеялись над нашим стамбульским произношением.

Второй театр представлял собой варьете. Там даже танцевали обнаженными. Это требовало особой отваги. Ведь в костюмах, под ярким светом, с музыкой пропадало все уродство. Поэтому, когда женщины танцевали, выставляя все свои прелести напоказ, собиралось больше народу, чем на знаменитый танец живота.

Дирижером оркестра был седоволосый, низкорослый араб. Сам он играл на трубе. В свое время он окончил военное музыкальное училище. А теперь еще и подрабатывал учителем музыки в местной средней школе. Управлял он своим оркестром очень оживленно и весело.

— Да, здесь у нас будет работа. Останемся, — говорили ребята. — Наверное, сможем изрядно обновить свой гардероб!

Время шло. Уже давно подошла пора отправляться в южные провинции. Но мы могли себе позволить задержаться здесь на пять-десять дней.

На следующий день мы отправились к губернатору в таком составе: я, Макбуле и Пучеглазый. Эта традиция сохранилась еще со времен господина Сервета и всегда приносила нам удачу. Мы продолжали пользоваться его именем, благодаря чему в каком бы уезде мы ни находились, губернаторы всегда вызывали нас первыми.