Последний приют

Другой пример этому я увидел в большом городе, где стоял большой гарнизон. Этот город был центром одной старой и обедневшей провинции. По одной стороне только недавно залитой асфальтом дороги стояли покосившиеся от старости лачуги, а по другой — новые дома, несколько магазинов и паланкинов.

— Аллах, Аллах, — причитал ходжа после того, как рассмотрел у одного из магазинов открытки с видами. — На одних были развалины, на других — виды нового города.

Как раз в это время солдаты возвращались с маневров. Улицы города выглядели празднично. Туда-сюда сновали автомобили. В паланкине, расположенном в большом саду напротив, играл военный оркестр, из распахнутых настежь окон жизнь била ключом. Со всех сторон только о прошедших маневрах и говорили. Кроме того, в этот день еще должны были заложить первый камень в фундамент под строительство нового здания муниципалитета. На церемонию были приглашены депутаты. Поставили палатки. Шли приготовления к вечернему банкету.

Мы возвращались усталые из небольшого уезда. Там мы смогли насобирать некоторый капитал. Когда мы вошли в театр одного владельца казино, мы валились с ног от усталости. Из-за того, что в отеле не было других мест, нам отвели место под самой крышей. А некоторые из нас должны были даже ночевать в беседках в саду.

Это оказалось оживленное и многолюдное место. Мы должны были бы радоваться. Здесь можно было немного подзаработать. Однако сердце мое сжалось, когда я увидел, как по улице пошли Хаккы, Горбун и Дядька, чтобы зазывать народ.

— Мы должны были уносить отсюда ноги, — грустно сказал Азми, после чего сам пропал.

Я посмотрел на друзей. У всех было подавленное состояние. Несмотря на то что нам казалось, что чувство стыда у нас давно пропало, как у цыган в таборе — все же у всех сохранилось чувство собственного достоинства.

— Лучше бы мы не ходили в эту сторону, — злились все на Пучеглазого.

Потеряв интерес спрашивать, что будем дальше делать, мы ощущали только свое унижение и позор. Когда наша процессия зазывал стала подходить ближе к центру, под одним из паланкинов грянул оркестр. И в его громовых звуках наша зурна и голосок Горбуна просто-напросто растворились. Хаккы и Дядька выглядели беспомощными и подавленными. Народ, спешащий к звукам музыки, глядя на наших, только презрительно смеялся.

— Бедный Дядька, — произнес ходжа. — Дойти до самой Мекки, а потом испытать такой позор.

Я посмотрел вокруг. Почему-то почти все жалели именно его. Одна только Ремзие смеялась. Однако когда немного позже он подошел к нам, я краем глаза увидел, как она его целовала и успокаивала.

Несмотря на все это, и у нас зажглись фонари, и к нам тоже пришли зрители. Среди них было и несколько солдат.

Газали нарядился в рубашку с рюшками и спел несколько шуточных песен. Постепенно задние ряды стали заполняться. Это были мелкие чиновники, которые не смогли попасть на торжество для высшего общества, и молодые учителя средних школ. Я сидел на улице и думал о том, как на самом деле бедно и убого мы выглядим.

— Посмотрите на эту нищету, — сказал один из зрителей, к которому обращались «господин директор». — И вот мы вынуждены смотреть на такое убожество.

Это был полный провал. Газали, Доктор, ходжа ставили пьесу «Сапожник». Бедняки и детишки, сидящие в первых рядах, выглядели счастливыми и довольными. Однако задние ряды просто в открытую издевались. В какой-то момент это перешло все границы, но тот у дверей произошло какое-то движение, и весь зал сразу встал.

— О Аллах, — сказал подбежавший к нам Пучеглазый. — Такая толпа направляется к нам. Вышедшие с банкета паши, их семьи, губернатор и другие. Вы даже не можете себе представить.

Добро пожаловать, милости просим, — съязвил Азми.

— Что теперь будет?.. Что будем делать? — спросил Пучеглазый.

— Продолжать, — ответил я. — Что до этого делали, то и будем делать. После банкета идут немного поиздеваться. Поиздеваются и уйдут.

— Послушай, Пучеглазый, ты же знаешь, что я любитель! — воскликнул ходжа. — То есть я все могу. И танец живота станцую, если надо. Но все это я делаю только, чтобы себя веселить. А перед этими шишками я кривляться не буду!

Пучеглазый, привыкший видеть ходжу всегда спокойным, повернулся ко мне и сказал:

— Ну, пожалуйста, только одно слово или жест. Они вас послушают, у меня ведь нет такой власти. Скажите «Румяная девушка», и мы сыграем! А Мелек с Масуме покажут балет.

Макбуле стояла, опершись руками на спинку стула.

— Ты сейчас захочешь, чтобы и я им спела! Ты что, остатки своего ума сегодня за завтраком съел?

— Не надо так, ребята, — произнес Пучеглазый. — С вами просто с ума сойдешь. Опозоримся ведь!

— А они и так идут сюда, чтобы над нами посмеяться, — отрезал Азми.

В это время в дверях появилась Ремзие.

— Кажется, мы будем сегодня что-то ставить. А я буду играть? — спросила она.

— Давай возьмем одну из серьезных пьес нашего репертуара, — сказал ей Пучеглазый, который и не думал отступать от задуманного.

Однако впервые Ремзие набросилась на него:

— Нет, пьеса не пройдет. Какое же это развлечение?!