Последний приют

— Ах, жаль, что господин Сервет это не слышит, — сказал я.

— Да, ты прав, это лучше того, что он вынужден выслушивать сейчас, — ответил ходжа.

— Ничего! — засмеялся Азми.

В этом «ничего» было много скрытого смысла.

— Газали, детка. Так дело не пойдет, ты должен немного прогуляться, — сказал Пучеглазый. — Давай и ты иди с ними. Походи, посмотри. Ты же у нас любопытный! Немного придешь в себя. Надень синий пиджак. На улице холодно, замерзнешь!.. — Отправив Газали, он, повернувшись в нашу сторону, с той же серьезностью продолжил: — Он сам по себе интересный тип, пусть посмотрит, себя покажет. Может, решат, что нас больше, чем есть на самом деле.

— Ах ты, зверь! — не сдержался ходжа.

В этот момент мы услышали грубый голос Дюрдане.

— Ой, девочки.

И увидели, что они прогуливаются по улице.

— У вас что, больше дел нет, кроме как шататься по улице? — возмутился ходжа. — Схватят и увезут в неизвестном направлении!

— Если я актриса, что мне, теперь сидеть взаперти? — спросила Дюрдане.

— Ах, драгоценная ты моя!.. — с издевкой произнес ходжа.

Нам всем необходимо выспаться, однако Пучеглазый спросил у начальника уезда:

— А что, мы совсем не увидим вашего поселка?

— Давайте я сейчас вам все покажу!.. — с готовностью ответил он.

Мы вышли вместе с ним и двинулись по улицам заполненным любопытными, услышавшими звук зурны людьми, Макбуле шла впереди, ходжа — за ней.

Когда мы вернулись, Макбуле набросилась на Пучеглазого.

— Ах ты, базарный гад! Посмотрите на него, и нас тоже провел! Как Дядьку и Газали. Я только сейчас все поняла. Он и начальника уезда с нами сплавил. Шли, как идиоты, за зурной!

— Вынужденная мера! — ответил он, смеясь.

— Чиновник, что с него взять, — злился ходжа. — Он не бессовестный, он самый бессовестный!..

В тот вечер мы показали «Румяную девушку» еще раз. Опять с пьесой вперемежку было варьете.

На третью ночь, мы поставили еще более непредсказуемые вещи. Под открытым небом нам захотелось показать смесь импровизации с комедией дель арте[90].

— В этих местах, если выйти на сцену и объявить «Девушка из Измира» — или тебя хорошенько изобьют, или же деньги попросят обратно, — сказал Пучеглазый.

Чего только мы не добавили в эту простенькую историю.

В этих затерянных в приграничной зоне поселениях мы играли при полном аншлаге и собрали больше денег, чем даже могли предположить. Пучеглазый, посадив рядом с собой Доктора, подсчитал выручку, побоявшись, что, если он попросит Хаккы помочь, тот запросто сможет кое-что прикарманить.

Глава тридцатая

Кагызман, Ыгдыр, Восточный Беязыт. Мы побывали везде. На данный момент мы были бродячей компанией, и куда хотели, туда и шли. Кроме карты у Азми в руках, у нас больше не было никакого путеводителя.

«Новый театр» уже вошел в историю. Мы стали настоящими бродячими артистами. Иногда останавливаясь только на ночлег, мы задерживались в этих городах на недели. Думать о завтрашнем дне было не в наших правилах. Что ни говори, а завтра само все решит за нас.

— Мне кажется, что наше возвращение из Египта все еще продолжается, — иногда говорил Азми.

Однако тогда это было полное надежд возвращение. Между тем и этим возвращением лежала пропасть. У всех было такое же лихорадочное состояние. Всем хотелось убежать и скрыться.

Люди, которых «Новый театр» считал изгоями, являлись теперь нашими лидерами. Хаккы стал нашим божьим посланником. Там, где мы не могли ничего заработать, он собирал деньги фокусами и кормил нас всех. Нам не было стыдно за это, потому что в семье все общее. Наши узы были крепче любых родственных уз. Куда бы мы ни пошли, сразу приспосабливались к обстановке.

И Пучеглазый оказался человеком, которого надо было еще поискать.

Конец лета затягивался. Или, быть может, нам так казалось. Мы порхали, как бабочки, туда-сюда, с цветка на цветок. Потом появились первые признаки зимы. Похолодало. Как-то в начале января мы оказались в одном постоялом дворе, где жгли, чтобы согреться, хворост и даже кизяк[91].

Хафиз Нури говорил нам, что здесь артисту всегда есть работа. Мы, как кочевники, показывали, кто на что горазд. Самыми востребованными талантами были Хаккы и Горбун. Только по мановению руки Пучеглазого они сразу принимались за работу.

— Сидим у бедняги на шее! — говорил ходжа.

Пучеглазый всегда, как командир, сначала обнюхивал обстановку. У него была интуиция настоящего охотника.

— Вы не беспокойтесь, — успокаивал он нас. — Кто-то из ребят обязательно заработает. Даже если хотите, можете не ходить с ними.

Везде, где бы мы ни были, всегда находился барак, кофейня, и, что самое странное, иногда попадались небольшие сцены. Хаккы занимался фокусами, Горбун смешил народ. Ходжа импровизировал. Иногда репертуар зависел от места, куда мы попадали. Порой мы даже возвышались до показа пьес из репертуара «Нового театра».

* * *