Последний приход Дёмы

Вслѣдствіе прошлогодняго неурожая и нынѣшниіъ несчастій, Иваниха не платила подати болѣе двухъ лѣтъ. Это обстоятельство возбудило въ волости вопросъ: слѣдуетъ-ли ее посѣчь или ждать, когда она добровольно выплатитъ долги? Но Сазонъ Акимычъ замѣтилъ, что Иваниха не правомощна, и потому вопросъ остается пока нерѣшеннымъ.

Такъ было подкошено хозяйство Дёмы. Дёмѣ не оставалось уже надежды опятъ оставаться въ деревнѣ. Такъ размышляла и Иваниха. Оставаться Дёмѣ, думала она, не зачѣмъ теперь. Что ему тутъ дѣлать? Только даромъ баклуши будетъ бить. Но Дёма не признавалъ основательности этого мнѣнія или, прямо сказать, онъ не составилъ на этотъ счетъ нивакого мнѣнія. Онъ растерялся. День спустя, онъ можетъ уйти, но можетъ и въ деревнѣ остаться; онъ этого не знаетъ. Дема растерялъ свои мысли, которыя давно уже "ходуномъ ходили".

Это нелѣпое положеніе имѣло свою исторію, потому что не всегда же его мысли ходуномъ ходили. Было время, четыре года тому назадъ, когда Дёма безотлучно жилъ въ деревнѣ и не воображалъ, что онъ черезъ нѣкоторое время будетъ бродить. Тогда ему жилось ничего себѣ, тогда онъ даже очень удачно колотился. Урожаи были посредственные; скотъ у него былъ; подати онъ съ грѣхомъ пополамъ платилъ и таскали его въ волость не очень часто, а ему больше ничего и не нужно было.

Какъ онъ дошелъ до крайности и до мысли бѣжать, это неизвѣстно. Дёма и самъ не отдавалъ себѣ яснаго отчета въ отомъ; онъ дожилъ до невозможности жить въ деревнѣ и бѣжалъ, а какъ и почему — не спрашивалъ себя. Впрочемъ, причины его хозяйственной несостоятельности были болѣе или менѣе извѣстны парашкинцамъ, которые не удивлялись исчезновенію Дёмы. Въ это время парашкинцы очень истомились. Разныя несчастія обрушивались на нихъ, какъ по завазу. Епифанъ Ивановъ, Петръ Петровичъ и еще одно фиктивное лицо, заключившіе союзъ, были ничто передъ совокупностью гнусностей, какъ бы заказываемыхъ для парашкинцевъ. Голодъ, скотскій моръ, напримѣръ, были такъ многочисденны и до того неожиданны, что въ большинствѣ. случаевъ парашкинцы и названія имъ не знали, не придумали еще.

Поэтому парашкинцы и не удивлялись ничему; они лишь ожидали новыхъ гнусностей.

Много народу за то время скрылось съ поверхности парашкинской жизни; бѣжали и кучами, и въ одиночку. Между послѣдними былъ и Дёма, который съ тѣхъ поръ безпрерывно мыкался по свѣту.

Первое время послѣ ухода изъ деревни Дема употребилъ на то, чтобы наѣсться. Онъ былъ прожорливъ, потому что очень отощалъ у себя дома. Тѣ же деньги, которыя у него оставались отъ расходовъ на прокормленіе, онъ пропивалъ. Поэтому домой въ это время онъ ничего не отсылалъ или отсылалъ самую малость. Но Иваниха, впрочемъ, не упрекала его за это; она рада была и тому, что хоть самъ-то онъ кормился. Къ тому же Дёма скоро сдѣлался менѣе прожорливъ.

Дёма былъ сперва очень доволенъ жизнью, которую онъ велъ. Онъ вдохнулъ свободнѣе. Удивительна, конечно, свобода, состоявшая въ возможности переходить съ мѣста на мѣсто "по годовому пашпорту", но, по крайней мѣрѣ, ему не зачѣмъ было выть съ утра до ночи, какъ это онъ дѣлалъ въ деревнѣ. Пища его также улучшилась, т. е. онъ былъ увѣренъ, что и завтра онъ будетъ ѣсть, тогда какъ дома онъ не могь предсказать этого.

Дема переходилъ съ фабрики на фабрику, съ завода на заводъ и такимъ образомъ кормился. Это былъ большой выигрышъ для него. Проигралъ онъ только въ томъ отношеніи, что сдѣлался оглашеннымъ; такой ужь у него былъ родъ жизни. Дёма растерялъ свои мысли.

Но это было неизбѣжно. Въ деревнѣ или на волѣ — все равно онъ сдѣлался бы оглашеннымъ. Такую жизнь онъ въ послѣднее время передъ уходомъ велъ и дома у себя; у него ничего не было опредѣденнаго насчетъ будущаго. Онъ желалъ принять какое-нибудь твердое рѣшеніе относительно себя и своего семейства, но не могъ. Онъ прежде думалъ о своемъ хозяйствѣ и пересталъ, — безполезно. Онъ раньше умѣлъ соображать — и бросилъ: всякое его соображеніе оназывалось вы на что негоднымъ.

Дёма повелъ бродячую жизнь. Выходя изъ деревни, онъ не зналъ, куда его занесетъ нелегкая. Онъ останавливался тамъ, гдѣ натыкался на работу. Приходя же въ деревню, онъ не зналъ, останетсяли здѣсь, или уйдетъ.

— Уйдешь, что-ли? — спрашивала обыкновенно Иваниха.

— Да кто знаетъ? — возражалъ Дема.

Связь его съ деревней была двусмысленна. Онъ не зналъ, куда себя причислить: кто онъ, бродяга или деревенскій житель? Войдетъ онъ снова въ деревенскій міръ или онъ навсегда отъ него оторванъ? Онъ этого не знаетъ. Дема даже не могъ часто рѣшить, желаетъ-ли онъ остаться на міру. Въ немъ произошло полное разрушеніе старыхъ понятій и желаній, съ которыми онъ жилъ въ деревнѣ.