Последний приход Дёмы

Они даже по наружности измѣнились такъ, что никто въ нихъ не призпалъ бы "хрестьянъ деревни Парашкино". Haстоящіе, коренные парашкинцы одѣвались въ такія облаченія, что издали поголовно походили другъ на друга, артельщики же одѣвались каждый по своему вкусу. Петръ Безпаловъ, напримѣръ, носилъ недубленый полушубокъ и смазные сапоги, неизвѣстно какъ попавшіе въ нему; Потаповъ — въ зипунѣ, въ лаптяхъ и съ чухонскою шляпой на головѣ, а Климъ Дальній надѣвалъ коротенькое пальто невозможнаго цвѣта и возмутительнаго запаха. Что касается двухъ Семеновъ, Бѣлаго и Чернаго, то они, такъ сказать, взаимно дополняли другъ друга. Однажды имъ взбрело на умъ купить плисовые штаны и жилетъ — и купили; Семенъ Черный взялъ на себя плисовые штаны, а Семенъ Бѣлый — плисовый жилетъ, и оба были довольны.

Говоря о наружности артельщиковъ, нельзя оставить безъ вниманія одного обстоятельства, хотя и незначительнаго, но имѣвшаго вліяніе на взаимныя отношенія міра и его отщепенцевъ. Дѣло въ томъ, что безъ Дёмы въ избѣ сидѣло шесть человѣкъ, а у нихъ было только четыре носа. По этому поводу между Потаповымъ и Семеномъ Бѣлымъ происходили иногда стычки.

— На фабрикѣ носъ-то оставилъ? — спрашивалъ Потаповъ.

— На фабрикѣ,— отвѣчалъ, конфузясь, Семенъ Бѣлый, у котораго въ наличности находились только признаки органа обонянія.

— Машиной оторвало?

— Машиной.

— Оно и видно!

Потаповъ хохоталъ, а Семенъ Бѣлый злился, ругался на чемъ свѣтъ стоитъ и грозилъ тѣмъ моментомъ, когда у caмого Потапова исчезнетъ носъ.

Такимъ образомъ, отщепенцы уносили изъ своего села имущества, силы и души и взамѣнъ этого ничего не возвращали, Единственная дань, которую они платили міру, — это отвратительная зараза, приносимая ими съ фабрикъ. Если къ этому прибавить то, что они для парашкинцевъ были новымъ и плохимъ примѣромъ жизни внѣ міра, а также то, что они вносили вмѣстѣ съ собой всюду ссоры и отщепенство, тогда роль ихъ будетъ совершенно опредѣлена.

На этотъ разъ ихъ ликованіе по поводу скораго отхода было на время прервано приходомъ Дёмы, который еще не могъ оправиться. Шумный разговоръ артельщиковъ прекратился. Воцарилось на всѣхъ лицахъ тоскливое молчаніе. Уныніе такъ подѣйствовало на собравшихся, что имъ всѣмъ захотѣлось выпить, но это было тайное желаніе, которое никто не хотѣлъ обнаружить. Недавно они сложили всѣ деньги свои въ общую кассу и поставовили единогласно: "водки… ни Боже мой, не пить". Поэтому, теперь каждый стыдился первымъ заявить о своей слабости, и всѣ молчали, тайно понимая другъ друга. Только Семенъ Черный выразилъ тайное желаніе, да и то безмолвво. Онъ краснорѣчиво посмотрѣлъ на Семена Бѣлаго, но изъ этого пока ничего не вышло. A Потаповъ, увидѣвъ знаки, сурово посмотрѣлъ на обоихъ Семеновъ, назвавъ ихъ вслухъ "пустыми головами" и давая этимъ понять, что только пустыя головы могутъ думатъ о невозможномъ, о водкѣ, напримѣръ.

— A я полагаю такъ, что разъ ты ушелъ, хозяйство забросилъ и ужь ты не воротишься, — вдругъ сказалъ Дёма, вопросительно взглядывая на Петра Безпалова и не предупредивъ, о чемъ онъ хочетъ говорить.

— Да это ты про что? — удивленно спросилъ Климъ Дальній.

— Про деревню. Разъ, говорю, ты ушелъ, и ужь обратно пути тебѣ нѣту! — пояснилъ Дёма свою тоскливую мысль.

— И не надо, — угрюмо возразилъ Потаповъ.

— Какъ не надо? Домой-то? — удивился Дема.

— Такъ я не надо. Будетъ! Меня арканомъ сюда не затащишь, — больно ужь неспособно.

— Ну, все же домишка-то жалко, ежели же онъ еще разваливается, — замѣтилъ Петръ Безпаловъ.

— И пущай его разваливается! Сытости въ немъ нѣтъ, потому что онъ гнилой! — съострилъ Климъ Дальній. Но ему никто не сочувствовалъ.

— Про то-то я и говорю: ушелъ ты — и хозяйство прахомъ, — настаивалъ Дёма, въ головѣ котораго, повидимому, безотлучно сидѣла мысль о конечномъ его разореніи.

— Кто-жь этого не знаетъ? — съ неудовольствіемъ заговорилъ Кирюшка Савинъ, возмутившійся тоскливымъ однообразіемъ разговора. — И что ты наладилъ: ушелъ, ушелъ! Словно безъ тебя и не знаемъ… Тоска одна!

— Да я такъ…

Всѣ умолкли. На всѣхъ присутствующихъ, дѣйствительно, напала злая тоска.

Но въ это время Семенъ Черный рѣшительно посмотрѣлъ на Семена Бѣлаго, указывая послѣднему на свои плисовые штаны, которые часто закладывались въ кабаки. Семенъ Бѣлый безмолвно отвѣчалъ ему удивленіемъ и выразилъ ему, за его рѣшимость, полное одобреніе. Поэтому, Семенъ Черный немедленно всталъ и вышелъ. Когда же онъ воротился, то плисовыхъ штановъ на немъ, конечно, уже не было, а были простые посконные, продранные на колѣняхъ.

— Куда это ты дѣвалъ штаны свои? — насмѣшливо освѣдомился у него Потаповъ.

Семенъ Черный, разумѣется, ничего не могъ отвѣтить и смущенно мигалъ, но все-таки немедленнь вынулъ изъ-подъ полы штофъ водки и молча поставилъ его на столъ. Такъ какъ Семенъ Черный нерѣдко приносилъ свои плисовые штаны и другія принадлежности костюма въ жертву общимъ тайнымъ желаніямъ, то никто не удивился при появленіи водки и никто не подвергалъ его допросу относительно причины этого появленія.