Последний рассвет Тарайи

– Ну, так, а как же!? – Воскликнул он, потом осёкся, хмыкнул, – Не знаю я уже. Ничего не знаю, – Качудай вдруг резко переменился во взгляде, заметно поник, уставившись отрешенно в пламя, – Раньше я думал, что лучший мир – это звон солнечной стали за пазухой, быстрый конь, да острый клинок за спиной, а теперь не знаю. Я раньше не думал о многом, а теперь думаю. Всегда думаю. Остановить порой хочу эти думы, но не могу, будто вихрь вырвался наружу, унеся мой разум в путь нескончаемый и с каждою мыслью, принесенной тем вихрем, скорбь гнетет меня пуще погибели той, что и погибель кажется благим исходом. Все было просто, а потом вдруг стало велико, а после невыносимо. Невыносимо оттого, что сделать не могу ничего со всем этим, понимаешь!?Не могу величие то объять, обнять со всей душою, но нет… нет сил для величия того, ответов нет, и только Урус-Зор ведает все те ответы, ему верю, с ним и погибель приму, не дрогнув, а в радости вышней пребыв, ибо в погибели правой свобода наша! Да и очага больше нет… – разоткровенничался вдруг степняк, пытаясь сумбурно донести свои мысли.

Ирелия сидела рядом, склонив чуть голову на бок, глядя в выветренное уставшее смуглое лицо далекого человека с далекой земли и все прекрасно понимала, и даже то, что возможно не понимал он сам.

– Пусть не тревожит та скорбь разум твой, – Ирелия протянула руку, положив свою ладонь на его крепко сжатый кулак.

Качудай вздрогнул, в груди больно защемило. От растерянности он завертел головой, рыская взглядом по земле, часто сбивчиво задышал, что перед глазами помутнело, закружилась голова.

– Хочешь, я очаг твой беречь стану, и ты будешь знать, что он есть, и вернуться к нему сможешь всегда, в любой миг, в любое мгновение пути своего! И будешь уверен, что он в уюте вышнем ждёт всегда, – улыбнулась тулейка, а степняк молчал и не знал, что ответить. Казалось, будто он забыл все слова, в горле встал ком, а на язык повесили хорошие кандалы.

Ирелия чувствовала безмерное волнение и, поймав его растерянный взгляд, вцепилась своим взором, против воли заставив его замереть, стала тихонько гладить руку. Она мысленно погружалась в дикий растерянный блуждающий разум матерого воина с далекой Мидеи. Мягкими волнами своего света она старалась сгладить и успокоить беспокойный ход его мыслей, делясь частью своей искры.

Качудай ощутил необычайный прилив сил и непонятной радости, граничащей с неким откровением, которое он понимал каким-то внутренним естеством, будто жившим в нем отдельно. Вдруг где-то на задворках сознания появился монотонный тихий звук, словно аюр ударил по струне у степного круга во славу воинов, вернувшихся в родной стан с победой. Звук нарастал и уже был отчетливо ощутим внутри сознания. Качудай его не слышал, он его чувствовал теми фибрами души, которые до этого спали мертвецким сном, как вдруг внезапно ожили, вбросив сознание в вихрь великого звука, дарующего нескончаемое блаженство, которое невозможно было передать словами. Достигнув своего апогея, звук разделился, раздавшись парой струн в унисон. Ощущение обострилось еще сильнее и из этой пары возникли другие, затем еще и еще. Каждый новый звук делился надвое, рождая новый, лучший и полилась песнь вселенной по заиндевевшему разуму, что слезы было не сдержать. Качудай не понимал, что происходит, да и не хотел, а из глаз его катилась влага – крупная, горькая, унося с собой всю ту тяжесть, что грузом насущного давило с самого детства.

Ирелия потянула его за руку, обхватив, прижала голову к груди, гладя по жестким черным волосам. Качудай прикрыл влажные глаза и под непрекращающуюся волшебную мелодию тихо уснул первым спокойным в своей жизни сном.

***

На пятый день морось немного стихла и даже не так сильно надоедала, хотя все просто к ней уже привыкли. Иногда случались полные затишья. Когда дождь прекращался полностью, тогда старались идти, как можно быстрее, пытаясь поймать правильное направление. По словам Ирелии, она прекрасно знала все окрестности на несколько дней хода, но с изменением погоды и очень плохой видимости, часто терялась, не понимая, куда нужно идти. Местные реки сильно прибавили, норовя выйти из берегов.

За все это время где-то вдалеке прогремел еще один грохот, но вспышку в этот раз никто не видел, стало быть далеко это было.

– Как думаешь, Урус-Зор, воины мараджавата выстояли?

– Маргас грамотный генерал, он еще с моим отцом битвы вершил, а тут и подавно сладили наверняка, – подбодрил его Зор, хотя сам уже не понимал, чего ожидать от реальности.

– Урель закрылся, наверняка, туда теперь ни зайти, ни выйти, – выдвинула свою версию Ирелия, шагая следом за Зором, а позади шел Качудай, поддерживая её в случае чего. Они уже достаточно долго двигались по восходящему ущелью, по дну которого спускалась маленькая, но очень шумная речка, бурлящими потоками поднимая брызги, обдавая путников ледяной прохладой.

– Это как? – не понял Качудай.