Последний рассвет Тарайи

Облегченно выдохнув, вымотанный Зор бухнулся на колени. Измотанное тело требовало восстановления. Больше всего он потерял сил в момент концентрации, когда бросился на пеших стрелков. Последние дни, он вообще не знал отдыха, и каждый новый восход великого Ра, приносил новую битву, новую преграду на пути. Из разорванной раны на лице пульсировала потихоньку кровь, измазав все тело грязно-бурой коркой.

Зор поднялся, не давая себе расслабиться, выискивая взглядом Качудая. Тот сидел неподалёку, пытался в очередной раз подняться. Поднимался с трудом, делал несколько шагов и снова опускался на землю, кривясь лицом от боли.

– Хвала великому воину Урусу! – Прокричал кто-то из толпы ликующих сирхов.

– Хвала Всевышнему! Хвала Гаруде Большекрылому! – Степняки скандировали поочередно восхваления то одному, то другому, размахивая оружием над головами, от души радуясь победе над каращеями, как вдруг пятеро из них, один за другим попадали с лошадей, с пробитыми насквозь черепами.

Зор замешкался… мгновение, и еще пятеро обмякли.

– В степь! В степь! – Заорал Зор, размахивая руками, пытаясь вразумить неугомонных степняков.

В запале ликования сирхи не сразу поняли, что произошло, но когда опомнились, потеряли еще пятерых. Новые стрелы дарбов били чаще, по прежнему не щадя никого, не позволяя себе хоть одного промаха.

Укрытия теперь никакого не было, да оно бы и не спасло. Открытая степь делала полностью беспомощными суматошных своих детей, что в этот раз ничего другого не оставалось, как ретироваться. Сирхи пришпоривали лошадей в сторону колодцев, наспех подбирали раненых, кто еще хоть как-то подавал признаки жизни, и срывались в галоп.

Зор бросился к Качудаю. Почти в последний момент заметил приближающуюся черную точку, отшатнулся, но граненое лезвие глубоко вспороло плечо у самого края. Не обращая внимания на это, он подбежал к степняку, тот делал попытки подняться, но боль была слишком сильной и он вновь каждый раз падал.

– Эй, урус, держи коня, степь охранит! – Подскочил бородатый сирх, держа на поводу вороного. Он бросил повод, гариец тут же подхватил Качудая на руки и забросив того в седло, шлепнул ладонью по крупу, вороной не заставил себя долго упрашивать, споро нагоняя остальных степняков.

– Не сворачивай с пути, Качудай! – выкрикнул Зор вдогонку, развернулся и легкой трусцой устремился в сторону хребта, навстречу несущим смерть огранкам.

Он бежал не торопясь, размеренно, не тратя последние силы понапрасну. Внимание и реакция – единственное, что было сейчас у него из обороны. Зор периодически уворачивался от стрел каращеев – часто почти в последний момент, что одна все-таки задела второе плечо, и теперь оба были распороты. Молодой организм боролся, как мог, мобилизовав все свои силы, каждый раз включаясь в новую брешь, второпях генерируя ткани, тромбуя раны, желая только сберечь в себе ту искру, которая разжигала в нём огонь жизни.

Давно стих шум беспокойных сирхов, а сами они скрылись за горизонтом и Зор был этому рад. Он наконец-то успокоился мысленно за них, что словно бремя свалилось с плеч, переживания отступили, как за неокрепших детей. Разум слегка охладел и, сконцентрировавшись только на цели, стал более ясным.

Каращеи перестали впустую выпускать стрелы и теперь лишь встречный ветер, да стук собственного сердца разбавляли тишину.

Бег продолжался уже довольно долго, что вдалеке показались очертания хребта, но каращеев до сих пор видно не было. Зор уже не чувствовал усталость – он просто к ней привык, приняв, как данность, как новое осознание собственного бытия и это перестало быть важным, хоть сколько-нибудь беспокоящим разум.

Резкий свист коснулся слуха – стальное жало пролетело мимо, а Зор даже не заметил, как по инерции увернулся от него. Реакция тела на внешние раздражители начинала жить своей собственной жизнью. Было это хорошо или плохо – совершенно не волновало. Тело теперь самостоятельно училось выживать в бесконечном поединке за жизнь, вырабатывая нужные рефлексы, новые навыки. Израненное, измотанное, обветренное – оно грубело, каждое мгновение своего существования закалялось под голубым небосводом Мидеи.

Очертания хребта стали более четкими, солнце поднялось высоко и палило нещадно, развеяв утреннее ненастье, а юный гариец продолжал свой монотонный бег к цели, не смея остановиться, перевести дыхание. Он уже видел тех пятерых, неспешно шагавших ему навстречу, изредка выпускающих стрелы. Тело отрабатывало идеально и даже как-то играючи. Уже не нужно было концентрироваться – молниеносная реакция теперь была постоянной, но разум грубел. Чувство было странным и довольно ярким. Зор ощущал границу этой грубости и, находясь в этом странном приграничье собственного подсознания, пытался зацепиться за разницу, прочувствовать на собственном опыте тот переход, когда искра оборачивалась в степенное угасание.