Последний ребенок

— А ты остановись на минутку и подумай. Бертон Джарвис мертв. Мичум после звонка Холлоуэя понял, что мы подбираемся к нему, испугался и ударился в бега. Если б мы взяли его живым, он заговорил бы. За сданного «грязного» копа получил бы от окружного прокурора большие поблажки. Йокам тоже это понимал, а значит, у него была причина желать Мичуму смерти. — Шеф наконец поднялся. — Вот я и спрашиваю тебя еще раз: выстрел на поражение был оправдан?

— Я знаю Йокама.

— Что я говорил тебе насчет смешения личного и служебного?

— Я знаю Джона Йокама.

— Знаешь? Неужели? — Шеф выждал паузу. — Чем он занимается по выходным? Где проводит отпуска?

— Не в курсе, — признался Хант. — Об этом он не рассказывает.

— Йокам не был женат. Почему?

— А это при чем?

— При том. Мы же всё знаем и понимаем. Он сам частенько говорит.

Хант знал, что имеет в виду шеф. Каждый раз, сталкиваясь с преступлением особенно жестоким, предательством особенно отвратительным, Йокам произносил эту фразу.

«Тьма ест сердца, как рак».

— Ну да, он циник. Как и большинство копов.

Шеф пожал плечами.

— Может, он говорил о себе.

* * *

Участок гудел от негромких, вполголоса, разговоров, которые моментально стихли, едва Хант вышел из кабинета шефа. Дверь хлопнула так, что висевшая на стене картина съехала вбок. Взгляды искоса, мысли, догадки — Хант ощущал их тяжесть, но все молчали, никто ни о чем не спрашивал, и ему ничего не оставалось, кроме как взять объяснение на себя. Он остановился посередине помещения, поднял обе руки.

— То, что здесь случилось, — недоразумение. Если кто спросит — репортеры, родственники, кто-то еще, — так и говорите. — Детектив повернулся, обводя всех взглядом. — Недоразумение.

Слово повисло в воздухе. Никто, кроме Кросса, не смог посмотреть ему в глаза, да и тот лишь покачал головой. Хант сдержался, не дал воли злости. Йокам не искал друзей в полиции, никогда даже не пытался их найти. Он работал, делал свое дело. Ну и что? Что здесь не так? Такой он человек. Одиночка. Профессионал. Живет своей жизнью.

Хант вышел через заднюю дверь.

Солнце выжигало влагу с дорожного покрытия, с широких, обвислых листьев стоящего у тротуара одинокого дерева. На автостоянке, за проволочным ограждением, что-то тяжелое затряслось, закашляло и зачихало черным дымом. Над стоянкой висел запах дизеля, земли и горячего металла. Хант сел за руль, повернул ключ зажигания и включил на полную кондиционер. Потом, положив руки на руль, подставил влажное от пота лицо под струю холодного воздуха и представил Йокама в наручниках. Джонни. Кэтрин Мерримон. И снова Йокама — в низине у реки, когда открылись первые могилы. Мрачного, злого, возмущенного.

Нет, Джон не мог быть к этому причастен.

Никоим образом.

Хант дал задний ход, вылетел со стоянки и развернулся. Если на гильзе, найденной в «Лендкрузере» Дэвида Уилсона, есть отпечаток Йокама, то этому должно быть какое-то объяснение. И если такое объяснение есть, то искать его нужно у Йокама дома. Думать о другом варианте, допуская, что напарник имел отношение к пропавшим детям, не хотелось, но даже и в этом случае улики, скорее всего, могли быть там же.

Ни ордера, ни ключа у Ханта не было, но такие мелочи его не беспокоили. Камень в окно заменит и ключ, и ордер. Или ломик в дверь. И важно тут не то, что оба они копы, а то, что друзья. Важны вера и доверие, тот огонь, что вспыхивает и не дает покоя при мысли о предательстве шефа. Это он пожертвовал Йокамом, чтобы департамент выглядел чистеньким — даже при том, что дело вязнет в дерьме.

— Чушь, — проворчал Хант.

Но отпечаток…

Он покачал головой.

Отпечаток — это серьезно.

Прорезав поток движения, детектив повернул влево, на пересекавшее город четырехполосное шоссе.

Йокам жил в старом районе, плотно застроенном бунгало, вознесенными над забетонированными пешеходными дорожками. Район, хотя многие и рассматривали его как временное местопребывание, содержался в чистоте, был зелен и тих.

Войти Хант рассчитывал с помощью монтировки.

Быстрый поворот вправо, потом, через три квартала, влево. Дом у Йокама был одноэтажный, с остроконечной крышей и кедровой дранкой, принявшей со временем цвет тусклого серебра. Цветочные клумбы радовали яркими красками. Кустики были подстрижены, деревья выглядели ухоженными.

На подъездной дорожке уже стоял синий фургон с четко выделявшимися на боковой панели белыми буквами — «БРШ».

Так и не доехав полквартала, Хант прижался к тротуару. Соседи справа и слева, не найдя занятий интереснее, толпились в том и другом дворе: поблекшие женщины в ярких платьях, пожилые мужчины, длинноволосые подростки. На лицах у всех было написано одно и то же: удивление и любопытство. Крепкие парни в ветровках с тремя буквами на спине сновали между домом и фургоном с коробками в руках. Ни Барфилда, ни Оливера Хант не увидел, но это было неважно.

В дом Йокама нагрянуло бюро.

И у них был ордер.

Глава 46

— Он пытался меня убить. Ты же сам видел. Господи, этот громила хотел меня задушить.