Последний рейс

— Это с некоторыми другими… паскудами счас кое-что… — Голос пьяного человека сорвался на злой шепот.

Грачев угрожающе набычился.

— Ты-ы, п-падла тюменская, башлыку настучал на меня?!

— Мне это ни к чему, — Борис еще надеялся избежать драки. — Стукачом никогда не был.

— Сначала к бабе моей… потом к башлыку… Сво-лочуга…

Грачев рванул рубаху на груди, отшвырнул ее клочья в сторону, стремительно бросился на Денискова. Борис все же не был готов к нападению — и сильный удар в живот отбросил его назад, он споткнулся о корневище на тропе и упал. Секундой спустя на него навалилась тяжелая туша противника. Бориса опалило горячим водочным перегаром и противным запахом липкого похмельного пота, жесткие пальцы поползли к его шее. Отшвырнув Грачева ударом ног, Борис вскочил. Он хотел прекратить бессмысленную возню: знал, что сломает полупьяного противника.

— Хватит, что ли? — сказал Денисков.

Но Грачев снова бросился на него и увесистым сосновым поленом нанес несколько беспощадных ударов. Он метил в голову, но вся сила удара пришлась на плечи и спину Бориса. Острая боль тысячами жал впилась в тело. Кожу словно натянули на металлическую терку поперек ее острого задира… Рассвирепев от жгучей боли, Денисков уже не управлял собой…

…Бригадир еще горевал по поводу разгрузки ледника и потерянного завтрашнего дня, когда к меркнущему костру, пошатываясь под ношей, вышел из темноты Борис Денисков. Александр, привыкший в жизни на реке ко всяким человеческим номерам, на этот раз недоуменно смотрел, как молодой рыбак свалил с плеч обмякшее тело Семена Грачева. Освободившись, Денисков почти рухнул на песок, прохрипел:

— Курнуть… дай.

Александр торопливо протянул папиросу. Парень сделал несколько жадных затяжек, потом кивнул на лежащего:

— Ты это, Саня, прибери… у меня уж сил нет.

— Да жив хоть он?.. — Бригадир склонился над лежащим.

…Ночью пришла морозилка Лосинского. Капитан причалил тихонько, без крикливого шума, с каким обычно швартовался у рыбацких станов, — не хотел старик будить утомленных мужиков, да и сам рассчитывал вздремнуть часика три-четыре до рассвета. Но чуткое ухо Валова еще издалека уловило рокот движущегося судна. И когда Лосинский сошел на песок, чтобы проверить, ладно ли матросик зачалился, перед ним из темноты возник бригадир.

— Будем грузить, — сообщил Валов.

— Прямо счас, что ли!

— А когда еще! Мне завтра день терять не с руки.

— Вообще-то верно. Счас время горячее, — старый капитан уважал Валова за хозяйственность. — Так ведь не готово, поди, у тебя?.. — Лосинский по привычке искал повод порезонерствовать.

— У меня всегда готово, — холодно отрубил Валов. — Открывай трюма.

Борис очнулся от тяжелого сна, потому что сосед слева неосторожно задел его по спине. Он застонал, приподнялся на локтях: в свете фонаря мужики в сарае натягивали негнущиеся от ночной волглости брезентовые робы. Аврал, понял Денисков, и взялся за одежду… Но услышал голос от двери:

— Ты, Борис, не ходи.

— Почему это?

— Сам знаешь…

Борис с раздражением подумал, что зря рассказал Валову про полено. Впрочем, поработать в полную силу для избитого тела было, пожалуй, даже полезно. Выходя из сарая, Борис с удовлетворением отметил бодрый храп Грачева.

К рассвету загрузили на самоходку всю добытую рыбу, взяли у Лосинского свежего льда, тару.

Матрос уже снял чалку с пня на береговом обрыве, капитан поднялся из машинного в ходовую рубку, когда на борт самоходки, словно вспомнив что-то, поспешно вскочил бригадир Валов.

— Знаешь что, Лосинский, возьми-ка с собой работничка одного, — попросил он.

— На кой он мне!

— Так он и нам, понимаешь, тоже ни к чему. Так возьмешь?..

— Сухой закон?.. — понимающе усмехнулся Лосинский.

— И это. И другое…

— Отвезу-у, — старик сделал щедрый жест. — И то правда, чтоб борт не продавил, грузить по пути заставлю. У меня, ведь сам знаешь, просто так и чирей не сядет, ха-ха-ха…

IV

Захотелось курить. Борис потянулся за сигаретами, но вспомнил про Лосинского. Осторожно одевшись, он бесшумно поднялся по ступенькам из кубрика, тихо притворил за собой двери, вышел на палубу. И сразу словно растворился в глухоте октябрьской ночи, потерял себя. Был тот час, когда все живое, теплокровное в природе спит или дремлет, когда миром правят одни лишь воздушные токи: незримые ветры, перегоняя громады воздушных масс, спешат до рассвета сформировать атмосферу грядущего дня. Денискову показалось, что он слышит, как глухо и сочно перемещаются над головой воздушные платформы, наполняя округу шорохами. Щеки то холодило льдистым дыханием Севера, то согревало нежным бегом юго-западного ветерка… Истекала ночь над обскими просторами. Была она растрепанная и неуравновешенная, глухая и непроглядная, готовилась произвести на утренний солнечный свет новый день. Каким-то он будет, каким?..