Последний рубеж

В тот день, когда фрицы штурмовали город, мы пытались убежать от них, но наш корабль обстреляли, и он утонул. Ване удалось спасти меня, но прямо рядом с нами в море застрелили твою сестру Нину. Твой брат Витя остался в вашем доме на Октябрьской площади и вместе с забаррикадировавшимися там матросами до последнего дрался против немцев. Говорят, они схватили его и сожгли заживо. Твоя мама пыталась забрать его оттуда, но её насмерть раздавил немецкий танк.

Даже не могу представить, как больно будет тебе читать эти строки. Всю жизнь я мечтала дарить тебе только счастье и радость, но имею ли я право не сообщить о том, что произошло? Тем более, кроме меня, это больше некому сделать.

Постоянно смотрю на кольцо, которое ты мне подарил, и ловлю себя на мысли, что с каждым днём люблю тебя всё сильнее. Я дала себе слово, что обязательно дождусь тебя и больше никогда в жизни не отпущу. Очень надеюсь, что эта проклятая война закончится как можно раньше и ты наконец вернёшься ко мне.

Крепко тебя целую и обнимаю.

Навечно твоя Полина

17 сентября 1942 года»

Несколько прозрачных капель упали на лист, и Андрей не сразу понял, что это были его слёзы. Он затолкал письмо вместе с фотографиями за пазуху своего разорванного окровавленного ватника и, неуклюже завернувшись в лежащее на кровати одеяло – то самое, которым была укрыта Полина в день их последней встречи, – провалился в беспамятство…

Ранним утром в комнате было сыро, а за окном уже рассветало. За прозрачными и чистыми, как слеза, стёклами зеленела под косым звонким дождём изумрудная листва, и в крышу по-летнему шумно барабанили ветки деревьев. Андрей приподнялся на локте и за столом рядом с кроватью увидел Полину. Ей двенадцать лет. На ней – лёгкое ярко-красное платьице. Она низко склонилась над тетрадкой и что-то писала. Заметив, что он проснулся, Полина отодвинула тетрадь и чернильницу на край стола, радостно схватила его за руку и потащила на улицу. Проходя мимо зеркала, Андрей увидел себя – в детских коротких белых шортах и голубой футболке.

Опутанный паутиной садик во дворе дома был насквозь пронизан лучами золотого, медленно поднимающегося из-за гор солнца. Под плывущими над серебряной гладью Цемесской бухты кудрявыми облаками в тёплом небе, расцвеченном огромной радугой, метались в поисках убежища от тихого летнего дождя назойливые крупные стрекозы.

Полина, стоя посреди двора, подставляла под крупные тёплые капли лицо и руки. Лёгкий ветерок выбил из-за её уха вьющийся нежно-золотистый локон, который ослепительно засиял в просвечивающих его лучах солнца.