Полчаса спустя к берегу севернее пристани рыбозавода подошла канонерская лодка «Красная Грузия» и ещё несколько кораблей. В эту ночь, несмотря на сильный шторм, сопровождавшийся напористой снежной метелью, на плацдарме были высажены 255-я морская стрелковая бригада в полном составе, часть 165-й стрелковой бригады и 31-й отдельный парашютно-десантный полк. На берег один за другим выкатились с десантных барж танки и тяжёлые орудия. Пока тысячи солдат выносили из трюмов ящики с оружием и боеприпасами, другие уже принялись за рытьё траншей и возведение дотов.
Новицкий не видел этих грандиозных приготовлений к завтрашнему сражению. Сразу после окончания боя он, тяжело передвигая ноги, выплёвывая изо рта и стирая с подбородка чёрную запёкшуюся кровь, побрёл к Полининому дому. Почти полностью разрушенная Станичка была неузнаваема. Андрей с трудом угадывал в открывающихся его взгляду одиноких, обугленных, занесённых снегом руинах когда-то уютные светлые дома, в которых жили большие дружные семьи.
Между вмёрзшими в окровавленный снег трупами фашистов с важным видом вышагивали голодные помойные чайки. При приближении Новицкого они одна за другой сорвались с мест и, громко хлопая белыми крыльями, принялись чертить уродливые кружева в стылой мгле, на лету проглатывая вырванные хищными клювами куски из тел мертвецов. Резкий норд-ост стряхивал с обвалившихся крыш горсти колкого инея, хлещущего в лицо режущими порывами.
Андрея била дрожь, зубы выстукивали неровную дробь. Он еле узнал дом Щербаковых, стоявший возле моря на окраине посёлка. Один угол почти полностью обрушился в глубокую воронку от снаряда. В брешах, пробитых взрывами в стене, торчали острые концы разорванных брёвен, светлевшие свежими жёлтыми надломами. Крыша провалилась, дверной косяк и оконные рамы вылетели наружу. В ужасе отвернувшись от жутких проёмов окон, Новицкий увидел посреди двора под толстым слоем снега две могилы – как он догадался – маленькую Ванину и большую – Полины.
Бесконечно длящиеся минуты он простоял на пронизывающем ветру, не сводя помертвелых глаз с невысокого, заледеневшего, покрытого голубым ноздреватым снегом холмика. Это было единственное, что осталось от его любимой…
Медленно прошёл к дому, взобрался по обломкам крыльца и заглянул внутрь. Полинина комната с выбитыми окнами и наметёнными в углах снежными сугробами почти не пострадала. Над изголовьем старой железной кровати, на которой он оставил её выздоравливать после ранения, уходя на войну, всё ещё висело приколотое иголками к стене из брёвен одно из его детских писем. Рядом стоял большой письменный стол.
Андрей подошёл к нему и выдвинул верхний ящик, в котором Полина хранила фотографии. Они и сейчас лежали там, но не аккуратной, перетянутой резинкой стопкой, как он привык видеть, а россыпью – похоже, после его ухода Полина часто пересматривала их.
Сев на кровать, Андрей один за другим доставал пожелтевшие, помятые по краям снимки и подолгу рассматривал каждый. Вот здесь им обоим по двенадцать лет. Радостно чему-то смеясь, они со всех ног бегут по красивой, густо усаженной кипарисами городской набережной. На другом – уже старше – Полина увлечённо что-то рассказывает, он, не обращая на неё внимания, задумчиво смотрит в окно. А это – в походе по горам: Полина с интересом рассматривает большие цветы под ногами, а он тащит огромный рюкзак.
Вдруг его одеревеневшие от холода пальцы вместо очередной фотографии вытащили из ящика сложенный треугольником, как письма на фронт, лист бумаги. Новицкий осторожно развернул его и сразу же узнал округлый почерк Полины. Сердце тревожно замерло, когда он начал читать аккуратные ровные строчки: