Последний рубеж

— Если бы Воленхейм убил своего напарника и умотал с грузом, то опять же: кто и зачем лапал пульт мортиры?

— Вот черт! — повторил Колб и сплюнул себе под ноги. — Чертовщина какая-то! Ничего не понимаю!

— Да, мозаика пока не складывается, — хладнокровно произнес Харднетт. — Чего-то не хватает, чтобы ее сложить.

Колб не сдавался:

— Значит, они оба остались живы. Один, скорее всего — Арнарди, умотал на тягаче, а другой, скорее всего — Воленхейм, остался на Колее. И он какое-то время находился без сознания. Потом — бац, очухался. Кинулся к пульту мортиры. Обнаружил, что поздно, и остыл. Точнее не совсем остыл, а выбрался наружу и засадил от досады из винтаря по пустоте.

— Версия впечатляет, — заметил Харднетт. — И куда потом делся?

— Пустился в погоню за сукой.

— А смысл? Какой смысл кидаться в погоню, истекая кровью? Не проще было на месте подмоги дождаться?

— Проще, конечно, но мало ли что у него там, — Колб постучал себя по голове, — переклинило.

— Это сильно, — с немалой иронией в голосе заметил Харднетт. — Один — безумный ворюга, второй — просто сумасшедший. Сильно — слов нет! Под это дело все можно подогнать. Что угодно. Все нестыковки.

Начштаба обиженно развел руками:

— Тогда увольте.

Демонстративно плюхнулся на валун и закурил. Дескать, раз так, я умываю руки. Полковник снисходительно усмехнулся, спустился вниз и принялся обследовать поверхность вездехода.

— Чего вы там ищете? — не выдержав и двух минут демарша, поинтересовался Колб.

— Похоже, раненый из вездехода не вылезал, — продолжая нарезать круги, ответил Харднетт. — Крови на броне нет. Ни капли.

— Значит, перевязал себя, — сказал Колб таким тоном, будто это само собой разумелось.

Харднетт не стал спорить, кивнул:

— Возможно.

— Точно говорю. — Колб щелчком отправил окурок в полет. — Что дальше-то делать будем, господин полковник?

Харднетт не ответил, он как раз в эту секунду заметил лежащий между камнями окурок сигары. Наклонился, вытащил из кармана целлофановый пакет и осторожно засунул в него находку.

Колб поднялся и пошел навстречу:

— Что-то нашли?

— Ваш? — показал Харднетт.

Начштаба глянул и замотал головой:

— Обижаете! У меня фирменная «верблюжатина».

— А кто-нибудь из тех двоих курил?

— Воленхейм — да. Арнарди — не помню. Кажется, нет.

— А ну-ка напрягитесь: такие вот сигары Воленхейм курил?

Колб снова замотал головой:

— Да что вы, господин полковник, это же местная самокрутка! Дураков нет такую дрянь курить.

— Точно местная?

— Точно. Это муллваты вот таким раструбом лист крутят.

— Муллваты? — удивился Харднетт. — Не аррагейцы?

— Что вы! — замахал руками начштаба. — Арраги не курят. У них это грех. И раньше-то себя блюли, а теперь, когда крестились, так и совсем святошами заделались. Не приведи господь! Муллватская это самокрутка. Однозначно — муллватская.

— Ну, муллватская так муллватская. Ну и как этот окурок здесь оказался?

— А черт его знает? Ветром надуло. А что, думаете…

— Я ничего не думаю. Я пока факты собираю.

— Нет, не могли муллваты Сетку прорвать, — поразмыслив, заявил Колб. — Нет, нет и нет. Они, конечно, не тупые арраги, себе на уме… Но — нет. Не может такого быть!

— А что, если дырку кто-то другой сделал? — спросил Харднетт.

— Кто — другой?

— Мало ли.

— Загадками говорите, господин полковник. Какой такой… Ну хорошо, допустим, кто-то там, неизвестно кто, порвал Сетку, в нее проникли муллваты и палками-копалками разбомбили наш вооруженный до зубов конвой. А потом что? Взломали контроллер тягача? Дикие аборигены — контроллер?..

— Возможно, имел место сговор между ними и конвойными, — отмахнувшись от двух сцепившихся бабочек, заметил Харднетт. На самом деле он так не думал. Просто хотел задеть начальника штаба корпоративного конвоя за живое. Тук-тук, чтобы дверка открылась. У него это вышло.

— Сговор?! — сразу закипел Колб. — Да вы что! Какой еще к чертям собачьим сговор?! Не может этого быть. Арнарди, тот вообще в этот рейд случайно попал. По той причине, что напарник Воленхейма внезапно занемог.

— Вот как? — хмыкнул Харднетт. — Случайно?

— Да. Под ногами путался, поймали за хобот и сунули в рейс.

— Это меняет дело. Ну а Воленхейм? Этот не случайно?

Колб покрутил головой так, будто ему стал тесен воротник.

— Нет, этот по графику. Но… Да нет, не может быть никакого сговора! Знаете, какой у нас режим в Дивизионе жесткий? Никаких контактов с местными. Весь гражданский персонал — земляне. Охрана — в три эшелона. Контроль, контроль и еще раз контроль!

— И самоволок не бывает?

— Не бывает.

— И все парни у вас законопослушные, белые и пушистые? — усмехнулся Харднетт.

— Все! — уперся рогами Колб.

Полковник наклонился к его уху и шепотом спросил:

— А где тогда тягач с раймондием, если у вас тут все так круто?

Начальник штаба сдулся и поник.

Харднетт, резко сменив гнев на милость, ободряюще хлопнул его по плечу и пообещал:

— Ничего, коллега, разберемся. Причем разберемся, как учили древние — без гнева и пристрастия. — Затем повернулся к вертолету и крикнул: — Подъем!

— Уходим? — вскочил на ноги штурман.