Последний шанс

Старик затих в своём кресле, и Катя тоже притихла, то ли не зная, что сказать, то ли не желая уже говорить. Что за дерзкая, в самом деле, у неё идея обратить старика? Да и как это вообще возможно без его желания? Но как же он будет… там?.. Если сам говорит, что страсти все с ним, – там-то уж тем более не будет возможности для их реализации! Катя почувствовала холодок, пробежавший по спине. Что это? Такая вечность? Вот он "Дон Жуан в аду"! И никакой романтики, как у Бодлера!.. Ах, все эти писатели страшно врут людям! Ну, или почти все… Только зачем она опять про своих писателей? Вот он, самый настоящий человек перед ней погибает – навечно! – а она ничего не может для него сделать! Ни-че-го!..

Катя почувствовала вдруг комок в горле, встала, подошла к окну и принялась смотреть сквозь стекло в ночь. Её тень на стекле выхватывала силуэты деревьев, которые сильно раскачивались из стороны в сторону. Сквозь плотно закрытые пластиковые окна всё явственнее доносился вой ветра. Катя беззвучно молилась.

– Катя! – послышался вдруг сзади скрипучий голос, – Катя! Как страшно ветер воет!

– По́лно вам, Петр Павлович, чего же страшного в ветре?

– Нет, Катя, ты не понимаешь… Словно демоны какие-то воют! Катя, если есть демоны, значит, должен быть и… Катя, этот твой Бог правда всех прощает?

– Всякого, – прошептала Катя, не веря своим ушам, – кто приходит от чистого сердца с покаянием!..

– Катя, слышишь, как они воют?

– Это просто ветер, Петр Павлович, это ещё не они… – Катя вздрогнула от собственных слов.

– Ещё не они… – протянул старик, – ещё не они…

С улицы послышался жалобный скрежет терзаемого ветром кровельного железа.

– А это кто?

– «Что», а не «кто»! Не знаю…

Оба помолчали, слушая ветер. Потом Петр Павлович вдруг спросил.

– И что же мне нужно сделать, чтобы получить от Бога прощение? Исповедоваться тебе во всех грехах за всю мою долгую жизнь?

– Нет, Петр Павлович, исповедь может принимать только священник… Обычный христианин может только покрестить, если нет возможности, чтобы это таинство совершил священник. А вы не были крещены в детстве?

– Какой там! Тогда же все коммунистами были!

– Ну, полноте, «все»!

– Мои – все! Коммунисты, партийные… Отец даже офицер НКВД. Знаешь такие четыре буквы?

– Знаю… Вы-то тут причём? Сын за отца не отвечает…

– Да, отец как раз любил эти слова повторять!

– Это из Библии, из Ветхого завета.

– А я всю жизнь думал, это так говорил…

– Нет, – прервала его Катя с запалом, – просто даже коммунисты иногда повторяют библейские истины, потому что они, истины эти, вечны и универсальны для всех вообще людей!

– Ну, пусть будет так… – старик какое-то время молчал, глядя перед собой, потом продолжил, – Кать, ты вот думаешь, наверное, я на принцип иду? С Богом спорю?.. Нет, Кать, мне просто всё равно… Даже пусть меня после смерти черти на сковородке поджаривают!

– Ну, кто придумал эту глупость?! – воскликнула Катя.

– В ваших церковных книжках разве так не написано?

– Нет, конечно!

– А что там написано?

– Много чего… Что «кто будет веровать и креститься, спасен будет» и что «все грехи человеческие перед милосердием Божием, как горсть песка, брошенная в океан»!

– Да-а, красиво… Только к чему мне это? Что мне там делать? В ангельском хоре псалмы петь? Мне бы женщину… – он опять замолчал, глядя перед собой, – я иногда думаю, почему я не умер пораньше? Пока ещё был в силах… Только, конечно, внезапно, не успев и подумать… И чтобы после смерти всё-таки ничего не было… Лопух… Знаешь, какую всё-таки я сладкую жизнь прожил? Ты себе такого и не представляешь, Катенька!

– Да уж чего там сладкого? Да ещё в Советском союзе, потом в девяностые…