Последний шанс

– Катерина Петровна! Ну как Вы себе это представляете? – голос Кати звучал почти резко, и Катерина Петровна как-то притихла.

– Да, в общем, конечно, да… Может, и ну его? Все носятся с ним как со списанной торбой! Тоже мне пуп земли! У всех свои дела… – и повесила трубку.

Катя вздохнула, взглянула на несчастную собаку, которая опять чего-то испугалась, ища у её ног защиты, и стала звонить Катерине Петровне.

– Да ладно, Катерина Петровна, я готова подежурить… Вы только его предупредите, что ли, а то он, вообще-то, меня в прошлый раз выгнал.

– Ой, Катенька, какая же ты молодец! Конечно, предупрежу! Он ещё у меня благодарить тебя и извиняться будет!

* * *

Трудно было объяснить маме, куда она идёт на ночь. Врать и придумывать легенды Катя не умела, и принялась долго и обстоятельно рассказывать, вводя маму в курс дела, начиная от первого своего знакомства с Петром Павловичем. Обычно, Катя не очень любила делиться тем, что её более всего волновало, предпочитая переживать всё в себе. Однако мама всё поняла и в глубине души гордилась своей дочерью.

Уходить на ночь глядя Кате всё равно было грустно и тошно – сама перспектива ещё одной встречи со злым и несчастным стариком была в тягость. Она пыталась вызвать в душе хотя бы жалость к нему, но и жалость эта была щедро разбавлена гадливостью.

7.

– Катенька, Катенька… – унылая квартира встретила её сгущающимися сумерками и скрипучим голосом старика, – пришла скрасить моё старческое одиночество? Все меня бросили, сколько их было? А когда состарился, никому не нужен оказался… Скорее бы, Катя, скорее бы уж смерть пришла…

– Ну, Петр Павлович, вы и так, наверное, знаете, что я думаю на этот счёт, так что не буду… – сказала Катя, включая свет.

– Нет-нет, перебил её старик, – не знаю, говори!

– Я думаю, или лучше, уверена, что вам нужно ещё что-то очень важное успеть сделать!

Собираясь сюда, Катя вовсе не планировала снова поднимать эту, очевидно бесполезную, тему, и думала, что нужно просто пообщаться со стариком, скрасить, действительно, его одиночество. Только просто поболтать ни о чём она как-то не умела, да и он сам ведь опять к этой теме обратился.

– Ох, Катенька, твои добрые сказки мне скрасят последние… Я ведь во всё это не верю… Может, и хотел бы поверить? Только зачем? Теперь уже всё поздно, да и не надо мне этого, понимаешь, Катенька? Мне кажется, что такой конец, когда совсем всё, когда нет человека, – так даже как-то утешительнее…

– Тошно же от одной мысли такой, Петр Павлович!

– Тошно? Да, Катенька, пожалуй, что тошно, но потом-то уже не тошно будет, потом ничего, ни-че-го, как сон без сновидений, вечный…

– Но откуда тогда в человеке жажда другого? Откуда хотя бы это "тошно"?

– Ну, инстинкт самосохранения так срабатывает, наверно.

– Нет, не получается, Петр Павлович, гипотеза про инстинкт! У меня вот собака, у неё, очевидно, все инстинкты на месте, не меньше, чем у нас, если не больше. Я вот про неё иногда думаю, как же она, когда её не будет. Но это я, и всякий вообще человек, а её этот вопрос не волнует совсем – опасность для неё это только что-то конкретное, а не сам факт собственной смертности. То есть страхи опасностей есть, но нет экзистенциального страха, понимаете? Опасности для неё существуют, а вот смерти как таковой – как будто и нет вовсе! Потому что когда собака есть, смерти ещё нет, а когда будет её смерть, собаки уже не будет! Чего, в самом деле, бояться?

– Хм, действительно, чего бояться?..

– Да нет, Петр Павлович, у человека ведь не так! Откуда это "не так"? Не значит ли само это, что человек создан для жизни вечной?

– Ой, Кать, прекрати, опять ты проповедуешь… Мне, знаешь, утешительнее думать так, что не будет ничего, пусть лопух вырастет. Тошно, говоришь? Зато и отвечать ни за что не надо!.. Кто это придумал, про лопух, замечательные слова?..

– Тургенев… Только это никак нельзя считать позицией автора!

– Ох, Кать, ты такая умная для своих лет, только мне уже поздно всё это учить… Да и не интересно. Мне бы напоследок… Только был бы я ещё при этом молод… Почему люди не умирают молодыми? В смысле, в полном здравии? Зачем это медленное загнивание заживо? Может, как раз чтобы не очень жалко было умирать?

– Я думаю, чтобы отмирающие вместе с телом страсти не мешали душе приготовиться к вечности!

– Ой, Катенька, а ты всё-таки молодая и глупая! Ну, какие там "отмирающие страсти", ты о чем? Все на месте "страсти" эти, только реализовать их не получается – еда не вкуснит, не то что уж женщина… Вот я потому и говорю, мне бы ещё хоть на одну ночь стать бы молодым опять… А там можно и в могилу…