Последний снаряд

Потом Лисунов звонил куда-то по телефону, держа перед собой Володин пропуск. О чем он говорил, Володя не слышал. Когда же положил трубку, позвал:

— Пошли, сынок!

А потом был цех, вертящиеся ремни трансмиссий, маленькие, как светлячки, лампочки над блестящими конусами, вокруг которых серебрилась тонкая стальная стружка.

Светлячки, светлячки над станками уходили вдоль огромного цеха, как огоньки фонарей на длинной-длинной улице. Володя стоял у входа в цех, а на другом конце работающие люди виделись ему совсем маленькими. Шум стоял такой, что Лисунову, разговаривая с мальчиком, приходилось кричать ему на ухо. В цеху было жарко, пахло железом и машинным маслом.

Лисунов остановился у единственного молчаливо бездействующего станка.

— Вот он, Мишин самолет. Только это, брат ты мой, не слесарить, не напильником туда-сюда шершавить. Понял?

— Понял, Валентин Антоныч!

Володя посмотрел сначала направо, потом налево. Ему хотелось увидеть, как работают за такими же соседними станками. Но мастер чуть подтолкнул его к выключенному станку:

— Ты слушай, когда к тебе обращаются, а по сторонам не гляди.

Он взял большими шершавыми пальцами Володину руку, положил ее на резец и, включив рубильник, пустил станок, показав, как надо работать.

Володя изо всех сил старался держать руку так, чтобы она не дрожала ни капельки и чтобы стружка шла равномерно.

«Конечно, — думал он при этом, — пока Лисунов держит мою руку, стружка идет ровно, а отпустит, что тогда?..»

— Молодец, Володя, молодчина! — Лисунов говорил негромко, и в шуме цеха Володя не столько слышал, сколько угадывал слова мастера. От этого работа не казалась такой трудной и пропадал страх перед тем мгновением, когда Валентин Антонович уберет свою руку с Володиной. — И меня так учили, — говорил Лисунов. — Вот-вот, правильно делаешь. Ведь я сейчас тебя не держу. Чуешь, сынок? Так же вот учил меня тогда сосед по станку, путиловский токарь. Рука у него была точная. Металл душой чувствовал. Бывало, пошабашу и пойду смотреть, как путиловец работает. Удовольствие одно, а не работа. Кра-со-та!..

Говоря это, Лисунов широко развел руками, как бы желая показать, как велика была красота. А Володя и не ощутил того мгновения, когда остался один на один со станком и подрагивающим резцом. Он вопрошающе посмотрел на мастера, а тот так же одним только взглядом сказал: «Хорошо!»

До конца смены мастер не отходил от Володи. Он показывал ему, как включать и выключать станок, направлять свет лампочки в железном колпачке, регулировал подачу эмульсии (теперь-то Володя уже знал, как называется эта жидкость вроде молока, которой охлаждают металл). Но при этом Валентин Антонович ничего сам до конца не делал. Покажет, начнет делать, а потом говорит: «Делай, Володя, сам». А то еще приговаривал: «Так-так, чтоб лично — отлично».

— А разве за станком не все одинаково работают? — спросил Володя.

— Работа души требует, — сказал Лисунов, — не только от человека силы берет, но и ему силы придает, делает человека выносливым и крепким. Руки учат голову, а поумневшая голова учит руки. Вот оно как получается, сынок.

Учил он как-то незаметно — не в лоб. Между прочим упомянул первую Володину работу — молоток. Сказал:

— А ты тогда зеркально отшлифовал. Я тогда уж понял: будет из тебя такой рабочий, что подкуешь блоху.

Не привык Володя к похвалам, а все-таки было приятно слушать, что говорил Лисунов. И работа шла от этого легче.

— Скажи, Володя, а после молотка ты что делал? Я ведь потом в слесарном не бывал.

— Второе задание было — тисочки, — сказал Володя.

— Д-да… — Лисунов покачал головой и переспросил: — Тисочки? Отлично. Это посерьезнее молотка. Небось и ключи делал, и пломбиры?

Хитрил старик. Знал же всю программу производственного обучения. Но понимал, что, вспоминая сделанное, Володя прибавлял себе уверенность, подбадривал себя. А это так важно, когда человек делает новую трудную работу.

О станке Валентин Антонович говорил как о живом человеке, а о работе — как об искусстве. И при этом Володя вспомнил, как до войны он мечтал стать артистом. Отец повел его как-то в театр, и Володя видел там скрипача в бархатной курточке, с волосами, словно у девочки. Как же точно водил он смычком по скрипке! «Вот где нужен талант, — подумал тогда Володя. — Здорово это у него получается! Вот это артист!»